Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Охеда удалился – огорченный, но ни в коем случае не смирившийся. Он решил подождать более благоприятного случая, а пока поддерживать брожение народных умов. Как только Фердинанд присоединился к королеве в Севилье, доминиканец возобновил свои настойчивые просьбы. Он надеялся найти в короле союзника. Более того, теперь его поддержал Филиппо Барбьери, инквизитор Сицилии, недавно прибывший в Испанию, чтобы получить из рук католических королей (являвшихся также правителями Сицилии) подтверждение давнего указа, принятого в 1223 году императором Фридрихом II. Согласно этому указу, треть конфискованного имущества еретиков становилась собственностью инквизиции; указ также обязывал наместников всех регионов предоставлять инквизиторам защиту и содействие в их трудах по преследованию еретиков и евреев, вступивших в брак с христианами. Король и королева должным образом подтвердили привилегии, считая это своим долгом, так как они касались инквизиции, учрежденной Гонорием III. Однако Изабелла стала склоняться в сторону введения инквизиторского суда в Кастилии не поэтому. Случилось так, что к доводам Охеды и Барбьери прибавились уговоры папского легата a latere[208] при кастильском дворе – Никколо Франко, епископа Тревизо, который, несомненно, понимал, что учреждение инквизиции в Кастилии будет приятно папе Сиксту IV, поскольку непременно усилит влияние церкви в Испании.

Что касается Фердинанда, то, вероятно, это предложение имело для него некую привлекательность, так как одновременно давало возможность удовлетворить присущее королю благочестие и пополнить почти пустую казну за счет конфискаций, которые должны были стать результатом преследований столь состоятельной части общества. Когда путь совести ведет к выгоде, следовать ему нетрудно. Однако Фердинанд, хоть и был соправителем Испании и владыкой Арагона, в Кастилии не имел той же власти, что Изабелла. В конце концов, это было ее королевство, и, хотя сам он вовсе не занимал в нем положения простого принца-консорта, однако был связан законом и политикой и должен был подчиняться ее воле. С учетом ее отношения к вопросу об инквизиции он мог лишь добавить свои уговоры к доводам трех священников; все вместе они оказали на Изабеллу такое давление, что она уступила, пойдя на компромисс. Она согласилась, что следует принять меры не только для предотвращения возврата к иудаизму со стороны новых христиан, но также для обращения в христианство самих евреев; трудную задачу принуждения к соблюдению христианской веры и догматов католичества Изабелла доверила кардиналу Испании. С христианской и человеческой точки зрения ни один из его современников не был более желательным кандидатом; это означает, что с точки зрения его современников-католиков не было никого более нежелательного для выполнения этой задачи.

Когда Изабелла объявила о своем решении, это, должно быть, стало некоторым потрясением для Охеды, который считал, что вот-вот ее уговорит. Эта уступка его желаниям была вовсе не тем, на что он рассчитывал, поскольку она оставляла в стороне монахов-проповедников, которые собственными методами сделали эту работу своей особой миссией. Однако королева приняла решение, и сказать было больше нечего. Кардинал Испании принялся за выполнение задачи с искренним христианским настроем и с тем пылким стремлением к правде и справедливости, которые были ему присущи. Для этих целей он составил instrucción[209]

, которое не дошло до наших дней, но Ортис де Суньига[210] и Пульгар

[211] сообщают нам, что оно было облечено в форму катехизиса. Там, как пишет Пульгар, «он обозначает обязанности истинного христианина со дня его рождения в таинстве крещения, как и во всех прочих таинствах, которые он обязан принимать, а также чему его следует учить, во что он должен верить и что совершать как верующий христианин во все время и во все дни до самой смерти».

Мариана, Зурита и другие историки, по словам Парамо[212] и Салазара де Мендосы, отваживались приписывать учреждение инквизиции в Кастилии кардиналу Испании. Их целью было покрыть честью и славой его имя и память о нем, ибо, по их мнению, именно этим он заслужил величайшее право на благодарность и уважение человечества. Однако справедливость менее нетерпимой эпохи требует, чтобы в этом отношении восторжествовала истина, так что его память следует освободить от этой весьма сомнительной чести. Современники кардинала не подтверждают того, что требует для него Парамо. Если свести этот спор к самой его сути, то крайне маловероятно, чтобы кардинал Мендоса выступал за учреждение суда, который должен был лишить его и других испанских епископов юрисдикции в causas de Fé[213], которая до этого по праву принадлежала им.