Итак, примас взялся за возложенную на него задачу, поручив всем приходским священникам разъяснять его «катехизис» во всех церквах и школах. Но какими бы усердными ни были его приемы, не таких методов желали Охеда и папский легат. Доминиканец, раздосадованный развитием событий и полный решимости возобновить натиск, как только представится такая возможность, обдумывал новые доводы, могущие стать убедительными для короля и королевы. И тут в Севилье произошло событие, которое удовлетворило его фанатичные потребности и дало ему именно то оружие, которое он искал. Молодой дворянин из известного семейства Гусман вступил в любовную связь с дочерью новообращенного. Ради встречи с возлюбленной он тайно отправился в дом ее отца в ночь на четверг на Страстной неделе в 1478 году, и девушка его впустила. Однако любовников потревожили раздававшиеся в доме голоса, и Гусману пришлось спрятаться. Из своего укрытия он подслушал разговор нескольких иудеев, которых принимал у себя отец девушки. Он услышал, как те неистово отрицали божественность Христа и столь же неистово оскорбляли его имя и католическую веру. Покинув этот дом, Гусман направился прямиком к приору доминиканского ордена, чтобы рассказать ему об услышанном и донести на богохульников.
Этот молодой кастилец представляет собой настолько интересный типаж, что мы позволим себе немного отступить от повествования, чтобы рассмотреть его более подробно. Это поможет понять взгляды и приземленное самодовольство религиозного фанатика. Он знал, что величайшая добродетель христианина – это целомудрие, а худшее преступление против Господа – безнравственность. По крайней мере, так его воспитывали, и он принимал эти постулаты на подсознательном уровне, полуавтоматически. Однако же то, что сам он был грешен, нисколько не тревожило его совесть, как и то, что он словно вор прокрался в дом новообращенного, чтобы совратить его дочь. Но стоило ему услышать, как этот новообращенный и его друзья говорят о неверии в того бога, в которого верит он сам и которого он, согласно собственному пониманию, оскорбил – и вот мы уже видим, как он возмущен поведением этих ужасных людей. Смотрите, вот он сломя голову бежит к приору Охеде, чтобы с ужасом рассказать ему о подслушанных мерзостях, и его так мало заботит низость, при помощи которой он получил эти сведения, что он даже не пытается ее скрыть. По-видимому, преступление новообращенных против бога, в которого они не верят, привело в такой же ужас и доминиканского монаха, так что он счел малозначительным то преступление, которое совершил верующий в этого бога кастилец. Данный случай хорошо демонстрирует разницу между теорией и практикой христианства.
На основании полученных от юноши сведений Охеда учредил расследование, и шесть отступников были арестованы. Они признали себя виновными и просили позволить им примириться с церковью. Поскольку еще не была учреждена инквизиция с ее страшным указом против relapsos[214]
, их просьбу удовлетворили после того, как они понесли назначенное им наказание[215].С рассказом об этой «отвратительной порочности» Охеда немедленно отправился в Кордову, куда перед тем удалились Фердинанд и Изабелла. В пересказе благочестивого и праведного человека история не утратила никаких подробностей, и он мог себе позволить прибавить к ней то, что добрые люди Севильи находятся почти на грани восстания от негодования по поводу происходящего среди них. Показав таким образом, насколько срочно требуется учреждение инквизиции, он вновь обратился к монархам с просьбой пойти на этот шаг. Нет никаких сомнений, что его просьбу поддержал и находившийся при дворе легат Франко.
И все же Изабелла по-прежнему не была к этому расположена и не спешила давать согласие на предлагавшиеся чрезвычайные меры. Но в этот момент, если верить Льоренте[216]
, на сцене появился еще один сторонник инквизиции и защитник веры – фигура в белом одеянии и черном плаще доминиканского ордена, человек 57 лет, высокий, сухопарый, слегка сутулый, с добрым взглядом и мягким, благородным и кротким обликом. Это Томас де Торквемада, приор доминиканского монастыря Святого Креста в Сеговии, племянник прославленного и уже покойного Хуана де Торквемады, кардинала Сан-Систо. Его влияние на королеву огромно; его красноречие пламенно; его духовная сила неотразима. Охеда наблюдает за ним, и его надежды наконец превращаются в уверенность.7
Приор Святого Креста
Если имя когда-либо служило в жизни человека предзнаменованием, то это имя – Торквемада. Оно до такой степени преисполнено намеком на машину огня и пыток, которой ему было суждено управлять, что выглядит почти как придуманное имя, псевдоним, мрачная выдумка, составленная из латинского torque[217]
и испанского quemada[218], чтобы соответствовать человеку, которому было суждено занять пост великого инквизитора.