Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Любому человеку должно естественным образом прийти в голову, что проводимые втайне допросы свидетелей и отсутствие у обвиняемого возможности опровергнуть полученные против него свидетельства, поскольку ему редко сообщали об их серьезности, приводили к тому, что многие добрые католики – или, по крайней мере, многие люди, не виновные в еретических практиках, должны были принять смерть в качестве negativo. Для методов инквизиции открылась чрезвычайно широкая дверь к злонамеренности, а поскольку человеческая натура такова, какая она есть (и какой она была в XV веке), не стоит предполагать, что злонамеренность никогда не пользовалась этой возможностью, никогда не проникала в эту широко распахнутую дверь, чтобы отвести душу втайне и в уединении – в темноте, почти в полной неприкосновенности нанести удар в спину человеку, которого ненавидели, которому завидовали или чье место хотелось занять.

Заключенному недостаточно было утверждать, что он невиновен. Он должен был твердо это доказать. Невиновный человек мог оказаться не в состоянии предоставить надежные доказательства; обвиненному в ереси было чрезвычайно трудно найти свидетелей в свою защиту – ведь свидетельствовать в пользу такого человека было опасно, а если его все же приговорят, то свидетель защиты может оказаться преследуемым в качестве fautor, или сообщника еретика. И даже если свидетельство в защиту обвиняемого было получено, судьи из принципа склонялись на сторону обвинителей, а поскольку они считали своей миссией скорее приговорить человека, чем судить его, то всегда придерживались мнения, что обвинители осведомлены лучше защитников.

Следовательно, существовала опасность казни невиновных. Сами инквизиторы никогда не упускали ее из виду, ибо они не упускали из виду ничего. Но какие меры принимали? Пенья многое может сказать на эту тему. Он рассказывает, что некоторые представители власти отговаривались тем, что, когда negativus утверждает, будто он твердо верит во все, чему учит Римская католическая церковь, такого человека нельзя передавать светскому суду. Но схолиаст упоминает этот довод лишь для того, чтобы иметь возможность его опровергнуть. Он недоказуем, заявляет он с уверенностью, а поскольку он недоказуем, его почти всегда отвергают. Торквемада, несомненно, не одобрял его. В статье XXIV своих первых «Указаний» он ясно говорит, что negativo следует считать нераскаявшимся еретиком, сколько бы он ни твердил о своем католичестве. Обвиняемый не убедит церковь, которая требует признания вины единственно для того, чтобы простить ее, и она не может даровать прощение без признания – вот как смотрела на этот вопрос инквизиция.

Очевидно, что опасность случайно сжечь на костре невинного человека не тревожила умы инквизиторов. По сути дела, Пенья в полной мере разоблачает невозмутимость, с которой инквизиция могла рассматривать подобные случаи. «В конце концов, – говорит он, – если невиновного несправедливо приговорили, он не должен жаловаться на приговор церкви, который основан на достаточных доказательствах и который не может судить о том, что скрыто. Если его обвинили ложные свидетели, он должен принять приговор со смирением и торжествовать, умирая за истину»[303]. Надо полагать, с таким же легким сердцем он должен торжествовать при мысли о той нищете и позоре, которые ждут его детей. Похоже, что все можно превратить в аргумент, и даже самый безумный довод может быть убедительным для того, кто его применяет. Пенья предельно ясно дает это понять.