Тайны Церкви

Поколение ищущей молодежи начала – середины восьмидесятых активно приходило в Церковь. Среди этих молодых людей было много «продвинутой» московской интеллигенции, но были и совершенно простые юноши и девушки – студенты, приехавшие из разных городов и весей, и даже старшие школьники. Интерес к вере был очень горячий, подчас окрашенный радикализмом – консервативным или либеральным. Многих привлекало то, что Церковь тогда была – наряду с некоторыми театрами, выставочными залами, философскими и литературными кружками – одним из мест, где собирались полудиссиденты, люди, принципиально не принимавшие советской действительности. Кому-то, возможно, просто нравилось вращаться в «нестандартном» по тем временам социуме.

Лишь немногие из того круга молодежи остались в Церкви – например, отец Сергий Кондаков, типичный московский интеллигент из элитной семьи, который уехал сначала во Владимир, а потом в Ижевск, чтобы только принять священный сан и служить Богу (в конце восьмидесятых в Москве его бы ни за что не рукоположили). Сейчас он очень деятельный священник, создавший в унылом удмуртском поселке оазис нормальной жизни. Много раз он ездил с местными омоновцами в Чечню. Точно так же остались и доныне ревностно служат Богу Владыка Иларион (Алфеев), Владыка Зосима (Давыдов), отец Тихон (Шевкунов), отец Олег Стеняев, Алексей Пузаков и многие другие.

Но эти примеры – скорее исключения. Многие из тех, кто пришел в храмы в предперестроечное время, потом удалились «на страну далече». С печалью вспоминаю множество молодых с людей с горячими сердцами и ясным умом, которые 20–25 лет назад каждый день ходили в храм и оживленно дискутировали о богословии, в какой-то момент стали чтецами, иподиаконами, церковными тружениками, поступили в семинарию, а потом совершенно исчезли. Кто-то ушел в бизнес, многие влачат жалкое существование в Европе, Америке и Израиле, некоторые спились, скололись, а большинство просто утонуло в бытовом болоте.

Почему так произошло? Бог весть. Наверное, вера оказалась юношеской игрой в диссидентство. И когда Церковь – слава Богу – стала местом для «обычных людей», эта часть молодежи ее покинула. Иначе и не могло быть. Сейчас вера стала делом естественным, не «диссидентским». Один мой знакомый, человек наблюдательный и обладающий мощным критическим умом, однажды подметил: в сельской местности, когда спрашиваешь дорогу к храму, ее больше не показывают с удивлением, раздражением или утрированной слащавостью. Не переходят к патетическим рассказам о том, что это за храм или, наоборот, к расспросам, а с чего это тебя туда понесло. Просто показывают, и все. Как нечто само собой разумеющееся.

* * *

В семидесятые – восьмидесятые годы Церковь в СССР материально жила неплохо. Каждая треба – десятка, а то и побольше. При средней зарплате рублей в сто пятьдесят. Все это искусственное «благополучие» разрушилось, когда стало нужно восстанавливать храмы, возрождать церковную жизнь. И, между прочим, вскоре куда-то исчезли некоторые «жирные коты» – старосты, сторожа, пономари, неплохо кормившиеся в приходах. Испытание трудом и бедностью сильно очистило церковный организм. Неужели все эти персонажи скоро вернутся? Или воплотятся уже в новой генерации? Будем надеяться, что нет. Хотя одной надежды мало: необходимо тщательно блюсти Церковь.

* * *

Никогда не забуду, как однажды – в начале восьмидесятых – встретил на улице отца Стефана Гавшева. Статный архидиакон, буквально «царствовавший» на службах в Богоявленском Патриаршем соборе, вдруг предстал сутулым, плохо одетым старичком, с трудом пробиравшимся по оживленной улице. Статус духовенства в тогдашнем обществе был очень скромный, даже униженный. Любой наглый комсомолец мог цыкнуть, а ответить было нечем. Конечно, это было дико, несправедливо, чудовищно. Но некоторым нашим клирикам, которые числят себя элитой и с гордым видом парят над «плебеями», неплохо было бы хоть на полгода окунуться в ту атмосферу.

* * *

В первой половине восьмидесятых приехал на Пасху в Тулу. С трудом прошел через обычные тогда кордоны дружинников, не пропускавших на службу молодежь. В храме, конечно, было большинство бабушек. Вся окружающая реальность тщилась заключить Церковь в душное, умирающее гетто. Но вот началась служба, и Владыка Герман (Тимофеев) с необычайным подъемом воскликнул: «Христос воскресе!» Вся его манера служить, как и сейчас, несла в себе нечто вселенское, открытое, апостольское. Начали читать Евангелие – на греческом и латинском, на современных европейских языках. И то, что происходило в храме, совсем не было похоже на гетто. Скорее наоборот: именно вовне, среди мрачных дружинников и сдерживаемой ими полупьяной толпы, царили духота, замкнутость, безысходность. Храм же вмещал весь мир, и главное – вмещал радость Воскресения Христова. Ту радость, которая открывает горизонты и сердца.

* * *

Один архиерей в восьмидесятые годы начал собирать при храме детей духовенства и церковных служащих. Устраивал, например, рождественские елки. Дети, правда, удивлялись:

– А почему Дед Мороз в черном?