Тайны Церкви

Впрочем, вскоре владыке пришлось уехать за границу. Одной из причин были те самые елки. Уполномоченный Совета по делам религий заявил ему:

– Вы выходите за всякие пределы. Ваша работа – служить в храме, удовлетворять религиозные потребности граждан.

– А моя религиозная потребность – изменить мир любовью! – ответил архиерей.

* * *

Отец Александр Мень поразил меня своей необычайной энергией, умением отдавать буквально все свое время на пастырский и просветительский труд, на общение с людьми. Со многими он говорил очень кратко, буквально в двух словах, но этими словами он старался задать человеку – как правило, духовно мятущемуся интеллигенту – некий вектор жизни, по крайней мере на ближайшие дни-недели. Советовал что-то читать, призывал молиться, говорил, как помириться с мужем, женой, родителями…

Он был светильник, горящий и светящий (Ин. 5, 35). Он был апостолом советской интеллигенции. Между прочим, мало в какой стране – даже на Западе, где религия была вроде бы свободна, – в семидесятые и восьмидесятые годы в традиционную Церковь пришло столько ученых, писателей, поэтов, художников, актеров, как это было в Советском Союзе. И уж точно нигде в мире не обратилось ко Христу столько интеллигентов еврейского происхождения. Возможно, это происходило, кроме прочего, и потому, что безбожие после шестидесятых годов перестало быть внутренним убеждением, превратилось в навязанную государством идеологию, которой сопротивлялись независимые умы. Но мне хочется верить, что главная причина не в этом. Люди читали Евангелие, приходили в храмы, встречали таких пастырей, как отец Александр Мень. Он, конечно, был понятен и убедителен для интеллигентов, поскольку сам был интеллектуалом высшей пробы, да к тому же талантливым полемистом. Но главное, он давал яркий жизненный пример – пример веры, убежденности, пастырской самоотдачи. Этот пример заставлял очень многих следовать за ним.

В его общине – чуть ли не впервые в послевоенной Русской Церкви – миряне получили большую самостоятельную роль. Они обучали людей Закону Божию, руководили молодежной и благотворительной работой. И до сих пор большинство духовных чад отца Александра остаются верными Православию, зрелыми тружениками на церковной ниве. Это очень востребовано в сегодняшних условиях, когда мирянам все больше нужно брать на себя ответственность за целые области работы в приходах, епархиях, православных общественных организациях. И нужно учить их, как учил отец Александр, не бежать каждый раз за советом к батюшке, а действовать самостоятельно, поверяя ум и сердце словом Божиим, молитвой и важнейшими наставлениями духовника.

* * *

Община отца Димитрия Дудко состояла из очень разных людей: были здесь и интеллигенты, и самые простые люди. Отец Димитрий принимал всех, не обращая внимания на советы «опытных» людей, искавших – иногда обоснованно – «стукачей». В круг общения отца Димитрия, в отличие, например, от круга отца Александра Меня, попасть было очень просто: люди приезжали в подмосковный храм, где он служил, – сначала в Гребнево, потом в Виноградово, затем в Пески, – и оставались на беседу, которая проходила в приходском доме.

Темы там обсуждались самые разные: и драматическая история XX века, и русская литература, и модное в восьмидесятые годы увлечение йогой, парапсихологией, переселением душ… Батюшка всех кормил, после чего беседы за чаем продолжались три-четыре часа. А потом собравшиеся молились, в том числе и новомученикам российским. Всегда пели «Тебе, Бога, хвалим» – умиленно, просто… Никогда не забуду воскресные виноградовские беседы, во время которых в тесную келью отца Димитрия набивалось человек по пятьдесят. Сидели буквально на коленях друг у друга, ловя каждое слово. А среди недели собирались у одного из прихожан, куда также приходило несколько десятков человек. Было в этой атмосфере что-то предельно чистое, первохристианское…

Отец Димитрий ничего не боялся – он говорил просто, подчас бесхитростно, но так, что люди совершенно забывали об окружавшей их советской действительности, о парткомах и «стукачах». Наверное, не один «стукач» перевоспитался в этой общине…

Отец Димитрий всегда был последовательным монархистом, хотя и избегал говорить о политике. В конце его жизни многие, конечно, не поняли его сближения со сталинистами. Не разделял такого поворота и я. Впрочем, батюшка и в постперестроечное время смело говорил неудобные слова: о неправдах новой власти, о нищете большинства народа, о потере исторических завоеваний России, о нравственном кризисе… Говорил прямо и жестко. К несчастью, в период тотального восхваления новой демократии слушать такие вещи в Москве соглашались только коммунисты. Это сейчас все вспомнили про социальную справедливость… А в начале девяностых отец Димитрий, как и при советской власти, был одним из первых, кто пошел против толпы и против телевизионного промывания мозгов.

* * *