Тайны Церкви

На второй день Пасхи 1990 года владыка Костромской Александр служил первую со времен гонений службу в Ипатьевском монастыре. До последнего момента было неясно, состоится ли богослужение – таково было сопротивление музейных работников. Только телеграмма тогдашнего замминистра культуры Нины Борисовны Жуковой решила проблему. Когда владыка вошел в храм, музейщики во главе с директрисой Мазериной стояли в притворе с гневными лицами, некоторые со слезами на глазах. «Попы оскверняют храм искусства»…

Во время крестного хода я держал чашу со святой водой. И вдруг владыка говорит мне: «Пошли в музей зайдем, в их кабинеты!» Зашли. Владыка громко говорит: «Христос воскресе!» – и кропит музейщиков святой водой. В ответ – перекошенные от злобы лица. Наверное, так же богоборцы, перейдя черту вечности, сами откажутся войти в рай – им там будет невыносимо плохо.

* * *

В том же году, вскоре после кончины Святейшего Патриарха Пимена, звонит мне художник Борис Лаврентьев-Хотимский, которого я знал по первой выставке религиозной живописи, устроенной к 1000-летию Крещения Руси. Говорит: гуляю с собакой, прохожу мимо цеха, который начали рушить, и смотрю – один угол здания как-то не соответствует производственной постройке. Не храм ли здесь был?

Оказалось – и правда. Храм начала XX века, не числящийся ни в каких реестрах памятников архитектуры, был полностью обстроен цеховыми стенами. Быстро создали церковную «двадцатку», подали бумаги новоизбранному Святейшему Патриарху Алексию. Художник начал борьбу против разрушения здания. Храм святого великомученика Димитрия Солунского на Благуше был спасен. Сейчас он во всей красоте восстановлен, там существует очень активная православная община.

* * *

Тема «Церковь и КГБ», обильно звучавшая в прессе в начале девяностых, до сих пор периодически поднимается на Западе. Ни для кого не секрет, что в советское время практически любой священнослужитель должен был встречаться с работниками Совета по делам религий, которые передавали информацию в спецслужбы. Уходили туда и отчеты о зарубежных поездках – вполне формальные и вряд ли могущие именоваться «стуком». Точно так же сейчас на Западе многие религиозные сообщества информируют свои МИДы, а значит, и спецслужбы о различных международных инициативах. В советской России количество «внедренных» людей – обычно мирян – было чрезвычайно мало. Почти все они покинули Церковь, когда перестали находиться «на задании».

Впрочем, некоторые священнослужители действительно «стучали» на собратьев – кто по злобе, кто для устранения конкурентов, кто ради сведения личных счетов. И вот это, в отличие от естественного контакта, который Церковь должна поддерживать с любой властью, на самом деле является грехом. Однако сей грех не исчерпывается советским временем: он был при царях, он совершается сейчас (и в России, и на Западе), он, наверное, будет всегда. Всегда, покуда власть прислушивается к доносам.

Когда в 2002 году на Дубровке террористы захватили театральный центр, к нему сразу же устремились сайентологи и раскольники. Узнав о произошедшем в аэропорту, по возвращении из командировки, я на следующее же утро поехал к Святейшему Патриарху – просить благословения пробиться к месту, где находились в заложниках сотни людей. Туда же прибыло еще несколько клириков, в том числе священник Павел Буров и диакон Александр Шумский, у которого в заложниках оказался зять (он погиб, вместе со многими другими жертвами террора). Пропустить к зданию нас отказались, хотя мы были готовы идти туда.

Мы стали совершать молебны перед школой, где собрались родственники заложников. Атмосфера была очень накалена, на присутствие духовенства не все реагировали положительно. Но когда нам предоставили класс, где мы начали творить постоянную молитву, многие родственники и спасатели стали приходить туда. Мы служили молебны, исповедовали, беседовали с людьми. Многие тогда захотели креститься. Огромным утешением для отчаявшихся людей были слова одобрения, которые по телефону просил им передать Святейший Патриарх.

Среди духовенства были отец Александр Абрамов, отец Михаил Прокопенко и другие сотрудники Отдела внешних церковных связей, затем отец Аркадий Шатов и близкие к нему пастыри. Никто не побоялся пойти в квартал, где орудовали террористы. Наоборот, многие просились в здание театра. Пока есть такие пастыри, Церковь никогда не станет духовно расслабленной.

Говоря на Дубровке с людьми, я не стал их обманывать – и умом и душой я понимал, что все кончится плохо… Но, надеюсь, сила молитвы поддержала их.

* * *