Тайный агент. На взгляд Запада

В этом персонаже, живущем у подножия серебряной горы, нет ни тайны, ни настоящего обаяния, ни достоинства «гибнущего всерьез» участника подлинной трагедии. Читатель поэтапно узнает о тщеславии Ностромо, его неверности (отказ привести священника к умирающей жене Виолы), сребролюбии (отклик на искушение возможным богатством), предательстве (он бросает на произвол судьбы Декуда), поведении лжесвидетеля, обманщика, а также мужчины, очаровывающего женщин, но в сущности к ним равнодушного. К тому же с Ностромо все случается не вполне по его воле. Он сам ничего не решает, как в должной мере и не борется с самим собой. Единственная загадка психологической стороны сюжета сводится в итоге к тому, чем способна закончиться такая утраченная жизнь, — жизнь человека, который вроде бы обладал всеми атрибутами героя, но постепенно растратил их без остатка и стал привидением, тенью своего собственного публичного образа. Эффектное (и несколько надуманное) решение этой загадки — Ностромо убит «по ошибке», его образ «героя» продолжает волновать любящую Линду — позволяет завершить сюжет, но не отвечает на вопрос, посвящен ли роман более или менее очевидному преображению «друга народа» во «врага народа» или все же чему-то другому.

Иными словами, есть основания считать, что Ностромо, не обладая загадочностью Джима, в значительной степени выполняет роль сюжетной скрепы, а также повествовательного зеркала. Оно призвано отражать в себе как персонажей первого (чета Гулд, Декуд, Монигэм, Виола) и второго (Митчелл, Сотильо, Гирш, Линда, Гизела) плана, иногда двойников Ностромо (оттеняющих наличие или отсутствие у него определенных качеств), иногда самостоятельных действующих лиц, так и исторические события. Последнее в романе весьма важно. И уже не старомодно, ибо предвещает литературу «настоящего» XX века. Символически увязанные с судьбой Ностромо, эти события, одновременно и конкретные (позволяющие говорить, например, о Мексике начала XX века), и абстрактные (не стоит переоценивать конкретность конрадовского места действия — таким будет и Лондон в «Тайном агенте»!), перестают быть звеньями героической

истории, где просматривается смысл, имеются добро и зло, правые и виноватые, победители и побежденные, причины и следствия. Иллюзорно, несостоятельно в Костагуане — самой истории, вышедшей из надежных берегов, — всё: и Ностромо, и его восприятие окружающими (они включают образ десятника-капатаса в свои личные иллюзии любви, верности, стойкости), и тот сюжет, движущей силой которой он непроизвольно выступает. От темы «смерти героя», «одного из нас», трагического крушения иллюзий роман подспудно переходит к темам нашего человека[289] (роман густо населен так или иначе заблуждающимися людьми), фарса современности, тщеты буржуазного прогресса, революции и времени в целом.

В своем развенчании недостоверности — в том числе риторики «революционно-освободительного» популизма (вожди мятежников), либерального краснобайства (Декуд) — Конрад, как и его французские учителя (Г. Флобер, Г. де Мопассан), не знает устали. Поэтому не только Ностромо, но и все персонажи, отраженные в лучах его лжи, по воле автора, хотят того или нет, обманывают других и впадают в самообман, превращая одиночество, с одной стороны, и всепроникающую иронию, неадекватность восприятия — с другой, в универсальное состояние мира. Миссис Гулд вводит в заблуждение мужа (в результате чего тот принимает решение об отправке серебра с Ностромо), а в финале романа, узнав от Ностромо правду, решает (здесь вспоминается концовка «Сердца тьмы») скрыть эту жемчужину в темном море прошлого («Он не сказал мне ничего»). Виола, стреляя, как ему мерещится, в негодяя, на самом деле убивает «зятя», «сына», «счастливый брак», свое прошлое борца за свободу под знаменами Гарибальди. Мартин Декуд, прибывший из Парижа бульварист, поклонник Эредиа и скептик, берется из-за влюбленности в прекрасную девушку (Антония готова пожертвовать жизнью ради освобождения Костагуаны от диктатуры) за политическую деятельность, в которую не верит, и, оказавшись в западне на острове, идет на самоубийство, будучи не в состоянии «справиться сам с собой один на один». Символично, что Декуд, решаясь на этот шаг отчаяния, бросается в воды залива со слитками серебра в карманах. Образ бездны, тьмы, поглотившей все светлое, исказившей порыв, правду, размывшей границу между добром и злом, имеет отношение и к доктору Монигэму. Под пытками он выдал друзей при предыдущем диктаторе и, разуверившись в стойкости человека и его добродетели (Монигэм — единственный, кто не вполне доверяет Ностромо, он же первый начинает искушать капатаса богатством), пытается нести свою вину в молчании, не веря ни во что, кроме конкретики своей профессии, но сохраняя при этом для себя свой фетиш — поклонение миссис Гулд как Прекрасной Даме.