Тайный агент. На взгляд Запада

Отметим, что благодаря литературным связям Э. Гарнетта и Дж. Голсуорси, а также успеху первых произведений Конрада у рецензентов круг его знакомств стал стремительно расширяться. Он установил дружеские или светские контакты с Г. Джеймсом (февраль 1897 г.), С. Крейном (октябрь 1897 г.), Р. Б. Каннингем Грэмом (ноябрь 1897 г.), Ф. М. Хеффером, позднее сменившим фамилию на Форд (сентябрь 1898 г.), Г. Уэллсом (начало 1899 г.), А. Беннеттом (1899), Б. Шоу (весна 1902 г.), У. Ротенстайном (июль 1903 г.), Р. Киплингом (август 1904 г.), А. Саймонзом (1907), Н. Дагласом (1905), леди О. Моррелл (1913), Б. Расселлом (сентябрь 1913 г.), то есть практически со всеми ключевыми фигурами поздневикторианского и эдуардианского литературного мира, которые, так или иначе апеллируя к современности, дистанцировались от литературного наследия викторианства. Постепенно вокруг Конрада сформировался круг учеников (Р. Керл, Ж. Жан-Обри^[280], X. Уолпол), а также иностранных почитателей (им с 1911 г. сделался, в частности, А. Жид, ставший первым переводчиком и популяризатором Конрада во Франции;

[281] отсюда позднейшее конрадовское влияние на А. Мальро и экзистенциалистов). Необычность биографии, темы, экспрессивность творческой манеры, внешность невысокого, сутулого человека, чей лоб «бороздили горестные морщины», у которого «горестным был и взгляд темных глаз» и в «размашистых жестах» которого «виделось что-то восточное» (Уэллс 2007: 311) вызывали неподдельный интерес к Конраду.

Хвалебные рецензии Э. Гарнетта, Дж. Голсуорси, Г. Уэллса, X. Клиффорда, А. Саймонза, С. Колвина, Ф. М. Хеффера, X. Фредерика[282]

, уважение Г. Джеймса^[283], Г. Уэллса (эссе «Современный роман», 1911), А. Беннетта (особо ценившего у Конрада «Негра с “Нарцисса”», «Ностромо», «Тайного агента», «Случай»), Р. Киплинга

[284] (впечатленного новеллой «Тайфун»), Т. Харди (отзыв 1924 г. для «Нувель ревю франсез»), В. Вулф (сборник эссе «Обыкновенный читатель», 1925) подчеркнули парадоксальность восприятия конрадовских сочинений. Натурализовавшийся в Британии поляк, говоривший на своем новом языке с сильным акцентом, допускавший неправильности речи, писал стилистически выверенную английскую прозу и достаточно неожиданно стал «писателем для писателей», чуть ли не островным эквивалентом Достоевского («Достоевским, но в меру», как выразился бы Т. Манн), с одной стороны, и провозвестником трагикоиронического секулярного мировосприятия (во второй половине XX в. оно получило в англо-американском литературоведении наименование «модернизм»), которое разочаровалось как в христианских ценностях, так и в либеральной буржуазной идеологии, — с другой[285]

. Для широкой же читательской аудитории Конрад оставался все же маринистом и автором приключенческих романов, то есть тем, кем сам не желал себя видеть. Тем не менее, остро нуждаясь в средствах (деньги, как правило, весьма легко расходились у Конрада, до поры до времени больше тратившего, чем зарабатывавшего, постоянно влезавшего в долги и нуждавшегося в финансовой помощи друзей) и видя, что его произведения из-за чрезмерной усложненности не пользуются коммерческим успехом, он взялся в соавторстве с Ф. М. Хеффером (Фордом) за сочинение сугубо развлекательной литературы[286].

Постепенно исчерпав в процессе работы над «Лордом Джимом» свой личный опыт капитана и путешественника, Конрад взялся за работу над романами по тематике актуальными (гражданская война в Южной Америке, европейский анархизм, русские террористы), но в значительной степени вымышленными, не имеющими прямой автобиографической подоплеки. Правда, и эти вещи (отразившие вторую конрадовскую манеру, связанную с форматом многофигурного психологического романа на политическую тему), потребовавшие от писателя большого напряжения сил на протяжении нескольких лет («Ностромо», 1904, «Тайный агент», 1907, «На взгляд Запада», 1911), на фоне возраставшей творческой усталости, депрессии и болезней не принесли ему успеха. Подобно «Лорду Джиму», «Ностромо» задумывался как рассказ о судовладельце с темным прошлым, но затем стихийно перерос в нечто большее. Вот как сам Конрад вспоминал о работе над этим романом:

Я сидел за столом по двенадцать часов в день, спал шесть часов, а остальное время испытывал беспокойство, посматривая в сторону тех, кого любил, и ощущая, как сжимается время. За два года я не видел ни одной картины, не слышал и звука музыки, не был самим собой в общении с другими… (цит. по: Najder 1983b: 252).