– Это ерунда! – откликнулся старый лекарь. – Как, думаешь, отец честной, мы в Китай проникли? Там любому иноземцу без затей головы рубили. Но за год или два до нашего появления взошел на престол молодой и любознательный правитель по имени Чжу Цзайхо[68]
. Говорят, много добра народу сделал, но главное, иноземцев с Запада привечать начал. Видели мы в Цинши и немцев, и латинян. А испанцы с голландцами к тому времени успели даже торговые фактории обустроить! Полагаю, приплыли они за тридевять земель не только ради торговли!Феона согласно кивнул и дернул Проестева за рукав кафтана.
– Опять голландцы! Степан Матвеевич, как думаешь, не стоит нам помимо английского посланника присмотреться и к негоцианту Исааку Массе?
Начальник Земского приказа скривил рот в подобии улыбки и отвел глаза в сторону.
– Вот ты и займись, Григорий Федорович, а мне несподручно. Я на государевой службе. Знаешь, здесь ошибок не прощают. Ссора без веских оснований никому не нужна. Голландцы вроде как друзья нам теперь!
Глава 11
От торговых рядов на Пожаре до Кулижек и Васильевского луга по высокому гребню холма над Москвой-рекой вот уже лет триста, а может, и более пролегала старинная московская улица – Варварка. Когда-то соединяла она Кремль с Владимирской, Рязанской и Коломенской дорогами. Но после постройки в 7046 году[69]
Китайгородской стены ограничилась Всехсвятскими воротами, на коих и заканчивалась.Улица в двести пятьдесят саженей, не самая большая и не самая маленькая в городе, изначально и звалась Всехсвятской. Когда-то въезжал по ней в Москву князь Дмитрий Донской, возвращаясь с Куликовской битвы. Потом звали ее Знаменской, Большой Покровкой и даже Варьской – ничего не прижилось. А вот имя Варварская, или просто Варварка, срослось с ней навсегда.
Жил на ней люд самый разнообразный. По одной стороне улицы – бояре знатных фамилий, по другой – московские и иногородние купцы и торговые гости. Тогда же в начале улицы, по обе ее стороны, возникли Средние и Нижние торговые ряды, а вслед за ними – огромный Гостиный двор и английское подворье. За деньгами пришло на улицу государство в лице многочисленных чиновников. Сперва отстроились Мытный и Денежный дворы, а следом, в конце улицы, и тюрьма, подпиравшая собой стену Китай-города.
Все это сборище богатых и знатных людей кому-то надо было обслуживать, поэтому пустующая земля позади Нижних рядов в скором времени была заселена ремесленниками, приказчиками и мелкими торговцами. Из-за своего расположения за торговыми рядами ее стали называть Зарядьем. Это был шумный и зажиточный посад, населенный в основном довольно благополучными людьми, чье утро никогда не начиналось с грустных мыслей о поиске пропитания для себя и своей семьи. Но время шло. Менялась страна, менялись и люди. После Смуты, даже находясь под самым боком государева Кремля, Зарядье быстро стало приходить в упадок, уже ничем не отличаясь от самых глухих и непотребных уголков Москвы.
Ранним утром четверга, пятнадцатого октября 7127 года[70]
, едва солнце осветило заснеженные купола каменной церкви Варвары Великомученицы, построенной сто лет назад итальянским зодчим Алевизом Новым, как на занесенной ночной метелью дорожке, ведущей к храму, появился странный человек. Несмотря на зимний холод, опустившийся на Москву пару дней назад, одет он был только в монашескую однорядку, сквозь небрежный распах которой виднелась могучая грудь, покрытая густыми рыжими волосами. На груди болтался вырубленный из железного листа тяжелый и грубый наперсный крест. Человек шел вдоль заиндевелых кустов жимолости, сбивая подолом рясы еще не опавшие, скрученные от мороза листья, оставляя за собой на белом снегу грязные отпечатки босых ног.Довольно редкие в столь ранний час прихожане при виде этих следов ежились от невольного озноба и, опасливо сторонясь, пропускали юродивого вперед, при этом обмениваясь между собой удивленными взглядами. Странный человек, сохраняя ледяное равнодушие к любопытству, что вызвало его появление, размеренным шагом дошел до паперти и спокойно уселся на самом удобном и прибыльном месте у двери в храм, перед этим бесцеремонно подвинув корпусом уже сидящего там нищего.
– Ты кто же такой будешь? – полюбопытствовал обиженный калика, с удивлением глядя, как его обидчик неспешно и деловито раскладывает вокруг себя принесенные вещи, жизненно необходимые любому попрошайке: коврик из ветоши, большую оловянную кружку для подаяния и литой, трехстворчатый киотный складень, затертый до такой степени, что о содержании его створок постороннему человеку оставалось только догадываться. Пришедший бросил на вопрошавшего добродушный взгляд и по-отечески похлопал того по плечу.
– Сын мой, зови меня отцом Афанасием!
Но попрошайка не оценил родительских ноток в голосе наглого монаха.
– Ты чего, старик, думаешь, збалтуны[71]
здесь просто так сидят? За место платить надо!– Ишь ты! И сколько?
Нищий снисходительно улыбнулся наивности дремучего собрата по ремеслу.
– Вижу, в Ботусе[72]
ты человек новый? Правил не знаешь!– Не знаю!
– Пьешь, небось?