Кордек, завороженный зрелищем поднимающегося дыма и совершенно не отдавая отчета своим действиям, направился в сторону пожара. Его обогнала группа солдат Дёнхофского полка под командованием офицера. «Наверное, будут помогать тушить», – предположил Генрих.
Сотни людей устремились к месту, откуда поднимались столбы дыма, только для того, чтобы посмотреть любопытное и одновременно зловещее зрелище. Шутки, смех, радостные возгласы при появлении в небе нового снопа искр – все это явно не соответствовало трагизму ситуации. Но люди есть люди. Они тяжело переносят свою беду, а несчастье других у них нередко вызывает не сострадание, а любопытство. То же было и здесь.
С узких улиц Кнайпхофа, до отказа заполненных народом, было уже видно высокое пламя, охватившее возвышающиеся на Ластади шпайхеры. Вдруг резкий порыв ветра неожиданно прижал клубы дыма к земле, и в одно мгновение все погрузилось во мрак. Крики ужаса и страха охватили людей. Одни корчились от приступа кашля, задыхаясь в едком смрадном дыму, другие, потеряв ориентировку и натыкаясь друг на друга, в панике бросились искать выхода на открытое пространство. Плакали дети, кричали женщины. Повсюду раздавались площадная ругань и крики о помощи.
«…Вся наша жизнь – только путь к смерти… Раннее знакомство со смертью – лучшая школа жизни… Думай о смерти, она неизбежна… Путь к смерти – это путь к цели нашего совершенства…»
Генрих прижался к стене какого-то дома, закрыв лицо полой сюртука, попытался защитить себя от едкого дыма. Из глаз текли слезы, душил кашель. Крики и хрипы людей слились в сплошной гул. «Вот и конец света!» – промелькнуло в голове у Генриха.
– Боже! Прибежище мое и защита моя, спаси меня! Не убоишься ужасов в ночи, стрелы летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы опустошающей в полдень. Боже! Спаси меня! – шептал Генрих приходящие ему на память слова молитвы.
По-видимому, Бог услышал молитву Генриха и тысяч других горожан, собравшихся на улицах Кнайпхофа, чтобы поглядеть на пожар. Ветер снова изменил направление, и дым поднялся вверх так же быстро, как перед тем затмил все вокруг. Люди стали приходить в себя. Многие уже не стремились подобраться поближе к месту пожара, чтобы увидеть его во всех красках. С них было достаточно страшной дымовой атаки, которую они пережили в тесных улочках острова Кнайпхоф.
Но Генрих уже не мог просто так уйти. Какое-то внутренне чувство, какое-то тайное желание заставляло его пробираться все ближе и ближе к гигантскому костру, полыхающему в самом центре Кёнигсберга. Говорят, человека, совершившего преступление, неизбежно тянет на то место, где все произошло. Как будто задеваются какие-то глубинные струны в разрушенной человеческой душе, и она, пренебрегая опасностью, стремится туда, где посеяла зло.
Преодолевая сопротивление толпы, постепенно растекающейся от места пожара в обратном направлении, Генрих вышел на набережную Прегеля прямо напротив Ластади. Теперь от горящих шпайхеров его отделяло всего каких-нибудь сто пятьдесят метров, но главное было то, что между местом пожара и толпой зрителей простиралась река. Казалось, это давало гарантии безопасности для тех, кто наблюдает за страшным зрелищем.
А пожар между тем все усиливался. Пламя, охватившее уже три шпайхера, безжалостно пожирало фахверковые постройки. Огонь, получая внутри их все новую и новую пищу, взрывался мощными вспышками, разбрасывая вокруг горящие головни. Жар становился нестерпимым, и многие люди, стоящие на набережной, прикрываясь руками, кинулись искать спасение в кнайпхофских домах.