«…Огонь уже охватил целую группу шпайхеров… Тоузантский шпайхер, расположенный в самом центре, совсем недавно, в день столетнего юбилея фирмы, был покрашен в светло-зеленый цвет. Брусья фахверковых конструкций и ставни были окрашены черной масляной краской, двери обиты жестью.
Он долго сопротивлялся. Внутри вовсю полыхал и бушевал огонь. Крыша уже треснула, и языки пламени поднимались высоко над зданием. Но фасад стоял как рыцарь с опущенным забралом. Все ставни были наглухо закрыты, и только слышался ужасный треск обваливающихся перекрытий…»
К удивлению, на Прегеле совсем не осталось судов, хотя каких-нибудь полтора часа назад у причала на якоре стояли десятки парусников, барж и лодок. По-видимому, их успели отогнать в район Холлендербаума. Сделано это было быстро, без проволочек – на причальных кнехтах болтались обрывки перерубленных канатов. Впрочем, на воде плавало несколько перевернутых лодок, какие-то доски, бочки, всякий мусор. В одном месте, где в воду пролилась какая-то горючая жидкость или масло, полыхало пламя, отчего казалось, что горит уже сам Прегель.
«Красный кран», стоящий чуть поодаль от объятого пламенем шпайхера, дымился. Его вытянутая стрела-балка с тросом, безжизненно повисшим на вороте, слегка раскачивалась. Вдруг, в один миг, его охватило пламя, он вспыхнул как факел. Зрелище было ужасное и одновременно величественное. Громадный деревянный исполин, объятый пламенем, казался гигантским ящером, изрыгающим пламя. Еще минута – и рухнула его стрела-шея, осыпая все вокруг тысячами искр.
«…Престол Его – как пламя огня, колеса Его – пылающий огонь
»[58].Генрих в оцепенении наблюдал за результатами содеянного. «Подумать только, всего одна фосфорная спичка, а какое море огня!» – пронеслось у него в голове.
А пожар расползался дальше. Горело уже не менее семи шпайхеров и около десятка домов на Ластади, дымились крыши на Кнайпхофе и в Форштадте, куда попадали искры и горящие головешки. Почти на каждой крыше люди орудовали топорами и пожарными крюками, спасая свои дома от возгорания. Женщины и дети носили ведра с водой, помогали обливать деревянные постройки, гасили то тут, то там возникающие очаги возгорания.
Самоотверженно сражались с бедствием кёнигсбергские пожарные. Вереницы повозок с заливными трубами, лестницами и бочками с водой были в постоянном движении. Около сотни пожарных под командованием брандмейстера сражались за каждый дом, за каждый сарай, за каждую хозяйственную постройку. В борьбу с огнем включалось не только население города, но и солдаты многочисленных частей, расквартированных в Кёнигсберге. Надо было спасать город от разбушевавшейся огненной стихии.
«И возопил народ к Моисею; и помолился Моисей Господу, и утих огонь
»[59].Весь вечер и всю ночь жители Кёнигсберга бились с огнем, не давая распространиться пожару на другие части города. Невиданное зрелище ночного кошмара, когда темное небо озарялось яркими вспышками света, а в воздух поднимались мириады ослепительных искр, постепенно сменилось красными всполохами и оседающими на землю хлопьями пепла. Наутро, хотя пожар еще не был потушен, смертельная опасность для города миновала. Огонь был остановлен, и теперь догорало только то, что спасти было уже невозможно.
Наступало утро нового дня – 3 августа 1839 года, дня рождения прусского короля Фридриха Вильгельма III, тайного члена масонской ложи «Орден надежды».
Генрих всю ночь проблуждал по городу, то приближаясь к месту пожара, то удаляясь от него. Он был свидетелем того переломного момента, когда людям удалось остановить дальнейшее распространение огня, когда благодаря мужеству и самоотверженности солдат и пожарных многим горожанам удалось отстоять свои дома и сохранить свое имущество. Генрих видел также, как в Фаренхайдский приют везли на повозках обожженных людей, а обгоревшие трупы складывали в районе моста Кремербрюкке.