Танец и Слово. История любви Айседоры Дункан и Сергея Есенина

Прошла неделя, Соня пришла мириться к Сергею. Очень скучала. Но он отказался видеть её. Дома, одна, поняла, что жизнь кончена. Он никогда не любил её. Много дней и ночей она думала о нём, обо всех мгновениях, врезавшихся в память, что провела с Сергеем. Разве не заключена в одном миге – вечность? Если это любовь – да. Она любила, а он… Но всё это неважно, её любви хватило бы на двоих. Она знает, что некрасива. Однако только с ним она ощутила, что нашла истинный смысл своей жизни – в служении его гению. Недаром же её назвали в честь бабушки – Софьей Андреевной! Она смогла бы пережить с ним всё, если было бы надо. Хоть в Сибирь, хоть на каторгу. Из любой неволи она бы спасла его, как долгими стараниями вытащила тётку из лап ЧК, из концентрационного лагеря. И ничего она не боится. А вот теперь… Есть его пистолет. Гладила его чёрную сталь. Только маму жалко и Люленьку, как она всегда звала младшего братишку. Он так далеко, в Америке. Написала длинное-предлинное покаянное письмо-исповедь, в котором всё объясняла маме. Не могла она уйти без письма, ведь мама замучается вопросами. Когда ангел падает вниз, он увлекает за собой на крыльях простых людей – без него им невыносимо жить… Сердце замирает от стремительности полёта, в муке и восторге. Счастливы те, кто лишь прошёл мимо. Они чувствуют грусть от расставания с ним, знают, что вот этот пустячный эпизод с ним рядом – и есть самое интересное во всей их обыкновенной жизни. И не будет уже ничего подобного никогда. Однако они не понимают, как им повезло: задержись они рядом – было б куда хуже, куда тяжелее, как ей сейчас. Этого Соня не написала. А лишь то, что любит её, маму, – безмерно, что уже взрослой женщиной каждый день молилась Богу, чтобы он сохранил ей её. Рассказала всю свою жизнь и про невозможность видеть ничего впереди…

Ольга Константиновна уехала на пару дней к подруге, Катя с Шурой жили где-то в Замоскворечье. Она одна… Пистолет тяжёлый, но ей не страшно. Долго смотрела на портрет дедушки. Он и бабушка уже не узнают… Мгновение… Чуть не выронила от испуга пистолет: в дверь звонили. Катя передала ей записку от Сергея. Соня заплетающимся языком, не своим голосом предложила ей чаю. Дворянское воспитание и в смертную минуту не могло оставить её… Катя, сумрачно глянув, не ответив, просто повернулась и ушла. Соня сползла по стенке. Дрожащими, негнущимися пальцами развернула записку. «Соня. Переведи комнату на себя. Ведь я уезжаю и поэтому нецелесообразно платить лишние деньги, тем более повышенно. С.». Только и всего. Расплакалась. Дедушка всё так же ласково, как живой, смотрел на неё со стены.

В клинику пришёл Вася Наседкин. Был очень смущён, подавлен, растерян. Руки не находили себе покоя. Сергей удивлённо поднял брови: а где Катя? «Сбежала! Выпрыгнула из пролётки. Сразу после регистрации брака». Сергей готов был от души рассмеяться, но, видя жуткое состояние «зятя» и его конфуз, сдержался. Посоветовал ехать в деревню. «Она наверняка дома, в селе. А расстраиваться нечего. Она просто боится. Первая брачная ночь у тебя ещё будет. Забери её, успокой. А свадьбу справим в Ленинграде, лады?»

Сергей искренне обрадовался, когда увидел Аннушку. Она принесла много вкусностей. Но главное – он рассказал о посещении представителя милиции. Аннушка нахмурилась. Посоветовала уходить из клиники. «Не выпустят». – «Тогда сам уйди!» Уговаривала ехать в Ленинград. Не получилось в ноябре – получится сейчас. Победа на съезде будет за оппозицией. По первым двум дням уже видно…

Если бы Соня не думала, что это важно, никогда не понесла бы Сергею письмо Чагина. Но она пришла. Чтобы не встречаться с ним, попросила передать доктора Аронсона. Долго смотрела в окна второго этажа. А потом ушла уже привычным маршрутом: мимо усадьбы Толстых переулками на Остоженку.