Танец на Глубине (СИ)

Его волнующие прикосновения и их единственный поцелуй заставили де Сарде ощутить себя воплощением притягательности и подлинной, почти божественно-чистой красоты.

Какая жестокая ирония.

Она росла в среде, где ей чуть ли не с младенчества чинные дамы внушали многочисленные добродетели истинной леди. Особенно — о целомудрии. Что ничуть не мешало тем же дамам гнусно хихикать в веера за её спиной и смаковать регулярные визиты Князя в спальню к племяннице.

Ещё с подросткового возраста близость с мужчиной для де Сарде была лишена ореола таинства. Она расценивала её скорее как повинность, которую она обязана была прилежно платить, благо многочисленные леди её круга имели терпение разъяснять ей права и обязанности благородных дев. И уж точно ни эмоции, ни особые чувственные переживания не входили в перечень изучаемых ею дисциплин. Мать же, всегда слепо любившая и превозносившая своего брата Клода, отчаянно не хотела ничего замечать. Самое близкое, с кем могла сравнить себя Селин — с собственностью, с любимым питомцем, которого всячески холят и, не особо церемонясь, дрессируют. Отстраненность же и холодность юной любовницы воспринималась Князем как норма.

Только с возрастом Селин поняла, насколько лицемерную игру с ней вели.

И только сейчас она осознала, что в отличие от прикосновений пальцев Клода де Сарде, унизанных роскошными перстнями, каждое касание капитана Васко вызывало в ней шквал незнакомых ранее чувств.

Всё в нём — его запах, голос, привычка щуриться, развязно–мягкие манеры, вмиг собирающиеся в жёсткий ледяной контроль, — бросало в дрожь, заставляло беспричинно смеяться, краснеть и желать большего.

Даже сейчас, при одном воспоминании о его ладонях на её талии на балу, горячих даже сквозь тугую жёсткость корсета, Селин буквально таяла и изнывала от желания.

Как далеко простираются его татуировки, как холодеет кожа от прикосновений его губ на её груди, могут ли его сильные руки одновременно быть властными и нежными, и как выглядят его затуманенные страстью глаза…

На что вообще могла быть похожа близость с ним? Она тревожно следила за своим отражением, ладонь которого медленно вела от шеи до груди, оставляя за собой мурашки, и замерла между сведенных бедер. Что будет, если она сделает первый шаг, и вдруг он поймет, что целомудрие — уж точно не её добродетель, как истинной леди? Что, если Васко её осудит или вовсе отвергнет?

Де Сарде вдруг поняла, что эти страхи — ничто в сравнении с угрозой, что мужчина, который сотряс до основания весь её прежний мир, вдруг навсегда исчезнет из её жизни так же внезапно, как и появился.

========== AFTERSHOCK ==========

Ноги сами несут его в опиумную.

Его очень заботит, какие будут чулки на господине Пти.

Он нарочно носит дамские из-за тугого обхвата голени, и его ноги не так болят от стояния у конторки сутки напролёт… И банк находится по пути, как хорошо. В банке он выписывает экипажу жалованье и боевую надбавку. Приходится повторять раз за разом удивленной юной даме, что нет, что его не беспокоит, что опустевший счёт будет закрыт. Звенят монеты. И снова монеты. Какие-то ассигнации. У него рябит в глазах от монет. Ему не хочется заменять их на ассигнации только из-за веса. Он сумеет донести всё. Или нет?

Нет, будем открывать именные счета.

Голова болит.

Юная дама считает, будто он не замечает, как она крутит пальчиком у виска, думая, что он не видит.

Глу па я.

Карманы набиты монетами. У него по-настоящему хороший портной, и карманы не рвутся, запуская тяжёлое золото в подкладку.

У Кристин из чулочной лавки был тяжелый день.

Она хмурая сегодня, держит за щекой свою конфету, листая страницы романа, суть которого потеряла много страниц назад.

Как же болит голова.

Пакет с Серенским шоколадом смят и пропах порохом. Какая разница. Кристин всегда знает, что он принесёт ей лакомство и вкладывает неизменный конвертик с сердечком в пакет с чулками для господина Пти.

Он не запоминает их лиц. Только адреса, выложенные из ступеней и поворотов улиц.

Цветочник.

Дайте оранжевые. Да не эти. Она ненавидит розы. Да, спасибо. Не нужно, оставьте себе.

Бордель.

Мадам тоже мучится мигренью и вяло улыбается оранжевой лилии, передавая ему взамен пакет с дорогущим льдом. Он не станет расстраивать её, ведь он ему не поможет. Пусть будет лёд.

Жанна не понимает, почему он не останется.

Но Жанна понимает цветную горсть камней в своих ладонях, понимает, что гранить ей их придётся уже за свой счёт.

Ему не ког да.

Но он привёз. Он всё сделал правильно. Нет, Жанна, с мадам я уже рассчитался, оставь себе. Жанна умная. Жанна не задаёт вопросы и отворачивается. Говорит весело, что у неё щиплет глаза. Они не прощаются. Нет.

Бесконечные ступеньки.

Он знает наизусть город и идёт по тонкой нитке запаха, закрыв глаза. Ноздри — его поводырь. Спотыкается. Звенят выпавшие с верха карманов монеты. Ему нет дела. Запах моря отступает. Тошнотворно-сладкие волны повсюду. Ему кажется, будто они говорят с ним, подсказывают, куда поворачивать. Они шепчут и неожиданно мелодично прыскают знакомым голосом. Где он его слышал? Селин?