Капитан сделал то, что ему велели. Когда он дернул изувеченную руку своего пленника, молния сверкнула снова, и тень от укороченных пальцев Давоса Сиворта упала на грубое и жестокое лицо Годрика Боррелла, лорда Милой Сестры.
— Кто угодно может украсть ленту, — произнес лорд, — но эти пальцы не лгут. Ты — луковый рыцарь.
— Меня так называли, милорд, — Давос и сам был лордом и рыцарем уже много лет, но глубоко внутри он все же оставался тем, кем был всегда — контрабандистом из простого рода, который купил свое рыцарство луком и рыбой. — Меня называли и похуже.
— Да. Изменником. Мятежником. Перебежчиком.
Давос разозлился на последнее слово:
— Я никогда не был перебежчиком, милорд. Я человек короля.
— Только если Станнис — король, — лорд рассматривал его жесткими черными глазами. — Большинство рыцарей, которые высаживаются на моих берегах, разыскивают меня в моем замке, а не в "Утробе Кита", этом логове подлых контрабандистов. Ты вернулся к своему старому ремеслу, луковый рыцарь?
— Нет, милорд. Я искал переправу к Белой Гавани. Король отправил меня с посланием для ее лорда.
— Тогда ты оказался не в том месте и не у того лорда, — лорда Годрика, казалось, это позабавило. — Это Сестрин, на Милой Сестре.
— Я знаю.
Ничего милого в Сестрине не было: отвратительный маленький город, хлев, воняющий свиным дерьмом и гниющей рыбой. Давос хорошо запомнил его с контрабандистских времен. Сотни лет Три Сестры были любимым прибежищем контрабандистов, а до этого — пиратским гнездом. Улицы грязные и дощатые, дома — обмазанные глиной плетеные хибары с соломенными крышами, а на Воротах Висельника всегда болтались люди с вывороченными кишками.
— У тебя здесь друзья, я в этом уверен, — сказал лорд. — У каждого контрабандиста есть друзья на Сестрах. Некоторые из них и мои друзья. Всех остальных я вешаю. Я даю им возможность медленно задохнуться, пока кишки с шумом бьются об их колени. — Молния снова ярко осветила зал, и через несколько мгновений грянул гром. — Если ты, как говоришь, направлялся в Белую Гавань, то почему оказался тут? Что тебя сюда привело?
— Шторма.
Двадцать девять кораблей отплыло от Стены. Если бы Давос узнал, что хотя бы половина из них все еще на плаву, он бы страшно поразился. Грозовые тучи, резкие ветра и хлещущие ливни преследовали их на всем пути вдоль побережья. Галеры «Оледо» и «Старушкин Сын» налетели на скалы Скагоса — острова единорогов и каннибалов, к которому и Слепой Бастард побоялся бы пристать. Отличное судно «Саатос Саан» пошло ко дну у Серых Скал. «Станнис заплатит за них, — кипел Салладор Саан. — Он заплатит за них золотом, за каждый». Казалось, словно какой-то разъяренный бог потребовал выкуп за их легкий путь на север, когда с ровным южным ветром в парусах они прошли от Драконьего Камня до Стены. Еще одна буря снесла оснастку с «Щедрого Урожая», и Салле пришлось тянуть его на буксире. Десять лиг севернее Вдовьего Дозора море восстало вновь, швырнув «Урожай» на одну из буксировавших его галер и потопив оба судна. Остатки лиссенийских кораблей разбросало по Узкому морю. Некоторые из них могли сбиться с курса и причалить в каком-нибудь порту, других же больше никто никогда не увидит.
"Салладором Нищим — вот кем сделал меня твой король, — жаловался Саан Давосу, когда остатки его флотилии медленно плыли вдоль Челюстей. — Салладором Разбитым. Где мои корабли? И мое золото, где все то золото, которое мне обещали?" Когда Давос пытался уверить его, что тот получит свою плату, Салла взрывался: "Когда,
Давос пытался убедить его сохранить верность королю. Если Салла бросит Станниса и его дело, подчеркивал он, то потеряет всякую надежду получить обещанное золото. В конце концов, победивший Томмен вряд ли захочет платить долги своего поверженного дяди. Единственная возможность для Саллы — оставаться преданным Станнису Баратеону, пока тот не завоюет Железный Трон. Иначе он не увидит и гроша из своих денег. Ему нужно набраться терпения.