Танго sforzando

— Вот он и проводил оценку на территории России. Он может подтвердить, что брошью я владела по крайней мере в прошлом году. А контрабанда… Ну, хотите, привлекайте меня к ответственности. На суде я скажу, что действовала в интересах России, ввезла на родину утраченное достояние. Ну, нарушила старушка пару законов по не незнанию, попробуйте доказать обратное. — Она хитро прищурилась. — А в Великобританию я уже и не собираюсь. Кто желает из внуков и сам ко мне приедет.

Она гордо вскинула голову.

Чернов поднял вверх указательный палец, легонько стукнул им Стешу в плечо:

— Вот, юная правозащитница, учитесь у старшего поколения, как надо убеждать следственные органы… А то «переквалифицируйте».

Глава 25. Жизнь продолжается

Проводив Чернова, Стеша на лестничной площадке нос к носу столкнулась с Марго. Головокружительные шпильки, модный аромат, терпкий, обволакивающий до тошноты, с нотками розмарина и кофе. Девушка кивнула ей с интересом:

— Привет, как устроилась? — и, не дожидаясь ответа, сообщила: — Твой вернется к шести, ты ему жрачку у старухи будешь готовить? Или у нас?

Из кухни донесся голос Ираиды:

— Я все слышу!

Марго закатила глаза на выбеленный потолок, скривилась:

— И вам доброго утречка, Ираида Семеновна! — понизив голос до шипящего шепота, продолжила: — Я ему не нанималась наготавливать. Так что организовывайся сама.

Стешу покоробил лексикон модницы, но спорить при Ираиде не стала.

— Я разберусь, — тихо отрезала, притворяя за собой дверь в квартиру соседки.

Марго уже спустилась на несколько ступеней вниз, пошатнулась на высоких каблуках, торопливо схватилась за поручень, сохраняя равновесие. Холодно глянула на Стешу, как показалось девушке, с явной неприязнью и издевкой:

— Да уж, постарайся.

Стеша ещё слышала, как звонко отстукивают каблучки по кафелю лестничной клетки, когда открывала дверь в квартиру Егора.

В кухне оказалось не прибрано: использованные полиэтиленовые пакеты из-под овощей, вокруг раковины разбросаны потемневшие картофельные очистки, оранжевые лохмотья моркови приклеились к стене. От прикрытой махровым полотенцем кастрюли поднимался густой, насыщенный чесноком и специями, аромат.

Девушка сняла с гвоздика фартук, закатила рукава рубашки.

Педантичность — не ее главная черта, но что-то было в окружающем небрежном беспорядке оскорбительное. Нарочито нервное, словно сделанное со зла.

Стеша прибиралась не для себя или Егора. Для Мити. Незачем ему это видеть.

Пока жарился картофель, перенесла ноутбук в кухню, устроилась за столом. Разложила лекции и методички для учителя по праву. Морщилась и вздыхала из-за неказистых и противоречивых формулировок. Бурчала под нос, зачитывая фрагменты текста. Делала пометки в блокноте, закладки-стикеры в тетрадях и учебниках.

Задумалась так, что не услышала, как открылась дверь, и на кухню прокрался Егор:

— А ты чего здесь? — прошептал над ухом, хватаясь за девичью талию. Стеша вздрогнула от неожиданности, выронила ручку. — Я тебя у Ираиды разыскивал.

— Картошку жарю, — улыбнулась с опаской: к продолжению вчерашнего разговора она оказалась не готова.

Прикрыла узкой ладошкой не к месту раскрасневшиеся щеки. Егор, в форме, высокий, подтянутый, широкоплечий заставлял неровно дышать, думать о руках и пахнущих морем волосах.

Егор, сделав вид, что не заметил смущение девушки, хмыкнул и любопытно заглянул в ее конспекты:

— Ух ты, про демократию своим головорезам рассказывать будешь? — придвинул к себе тетрадь, исписанную ровным круглым почерком. Брови поползли вверх: — «Худшая форма правления?»

Стеша отобрала тетрадь, пробормотала:

— Так Аристотель считал…

— Умный, значит, мужик был, — Егор застенчиво улыбался и изучающе разглядывал девушку. В глубине серых глаз, вооружившись биноклями и визирами, окопались чертики. Стеша сдунула с лица тонкую прядь, а вместе с ней — и неловкость.

— Ты против демократии?

Он смотрел с интересом, без прежней игривости, как-то мгновенно повзрослев.

— Я против вседозволенности, — сел напротив. — Дядька Кант, ты его наверняка знаешь, писал, что свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого…

— Категорический императив Канта, верно, — кивнул девушка. — И что?

— Вот-вот. Ключевая вещь, понятие которой начисто размывается постулатами демократии.

— Да, ну? — Стеша уперлась острыми локтями в столешницу, приняв вызов молодого всезнайки.