Таня Соломаха

Киев еще колыхался в сумерках и пыли, поднятой дворниками, а уже ласково улыбалась Батыева гора, тесно застроенная рабочими халупками, которые бесцеремонно примостились со своими сарайчиками, хлевами и грядками в самых романтических местах.

Иванко, на ходу сбивая росу с травы, припоминал рассказы об этом знаменитом холме. Именно здесь когда-то перед грозным Батыем, картинно и величественно восседавшим на шкурах, танцевали прелестные невольницы, но властный, непобедимый полководец глядел не на них, а на полноводную, бурлящую Либедь, через которую переплывали его фанатичные войска. На быстрине тонули храбрые воины, силясь оглянуться и даже перед смертью посмотреть на своего хана.

Может быть, как раз на то место, где когда-то стоял золотоглавый шатер Батыя, молодица сейчас высыпала из ведерка пепел, подняв едкую пыль. Иванко фыркнул и ускорил шаг.

Выскочив из бурьянов на железнодорожную колею, он увидел, как под насыпью несколько рабочих перепрыгнули через обмелевшую Либедь и зашагали к депо.

Депо! Иванко увидел каменное здание из красного кирпича, услышал шипение паровозов и вмиг все забыл: и таинственные горы над древним Киевом и свою батрацкую горькую участь.

Какой же стороной повернешься ты, судьбина, сегодня к обездоленному сироте, как песчинка затерявшемуся среди людей? Улыбнешься щедро и ласково или равнодушно отвернешься? Предстоит сейчас Иванке сдавать испытания на слесаря третьей руки. Волнующее событие. Вопрос стоит так: или будет Иванко квалифицированным рабочим — и тогда сможет платить студенту за обучение грамоте, чтобы самому послать приветственное письмо Тане («Не забыла ли своего Иванко, зоренька моя?»), или снова сиротливым перекати-полем помчится неведомо куда…

— Эй, казак, отчего нос повесил, забодай тебя комар! — раздался откуда-то сверху знакомый голос.

Иванко вскинул голову: так и есть — Ничипор Травянко, самый близкий приятель по депо. Сидит слесарь верхом на паровозе, весь в саже, грязнущий, только зубы блестят, чубатый, круглолицый, как луна, карими глазами весело подмигивает. Вечером, после четырнадцати часов изнурительной работы Ничипор непременно схватит Иванко своей железной рукой и потащит к себе: «Пойдем, почаевничаем или еще какого черта. К чему тебе валяться в своей каморке?» И уже с порога крикнет молодой жене: «Ну-ка, рыбонька, давай нам вареников, но не маленьких и богато, а больших и по сорок на брата…»

А сейчас он, подбадривая, кивает Иванке:

— Значит, экзаменуешься, Иванко? Ну, дай бог нашему теляти волка съесть!

Иванко повеселел, но ненадолго. Между локомотивами показался его учитель — слесарь Гринюк. Он спешил куда-то с железным сундучком.

— Еду, Ванюша, в Фастов, бей его сила божья! — выругался тихо. — Авария какая-то, что ли. Боюсь за тебя. Мастер зубами скрипит, племянничка устроить хочет на это место. Нарочно меня посылают, чтобы ты один остался. Ну, ничего… Держись, Ванюша!

Гринюк крепко пожал руку.

— Чтоб нашим ворогам пусто было! — пожелал он на ходу и побежал к пронзительно свистевшему паровозику.

Грустный подошел Иванко к станку. Его уже поджидал мастер — низенький, белобрысый, с большой сизоватой шишкой на шее. Он швырнул на станок какие-то детали, чертеж.

— Вот это тебе на полдня, — предупредил строго. — Не сделаешь — шагай снова на котлы.

И, ехидно усмехнувшись, добавил:

— Если имеешь голову на плечах — сделаешь…

Мастер ушел, а Иванко с тревогой глянул на рисунок — какие-то линии, обозначения, надписи. Затем осмотрел незнакомые детали — втулки с заграничным клеймом. «Да они и не от паровоза», — догадался Иванко, повертел в руках и понял, что ничего не сделает. Мечты не сбудутся.

Будет чистить огромные котлы, париться в духоте, согнувшись в три погибели. А потом снова судьба погонит куда глаза глядят…

Вначале Иванко работал землекопом в шумном Ростове. Затем очутился в бескрайных таврических степях. Вымахивал косой, удивляя поденщиков своей неутомимостью и широкими покосами. Из степей попал в Одессу. Там его приняли чернорабочим в железнодорожные мастерские. С хорошими людьми довелось работать. Они учили Иванко читать, понимать жизнь. Впервые на рабочих вечеринках услышал Иванко новые слова: «революция», «социализм», «Ленин». Волновали они Иванко, манили, тревожили; решил он ни на шаг не отступать от рабочего люда, понял, что здесь его счастье, среди этих прокопченных друзей. Ему уже стали давать поручения — разносил какие-то листовки и книжечки по указанным адресам; но вот в мастерских начались аресты, и однажды товарищи отвели Иванко в темный уголок цеха.

— Одним словом, Ванюша, полундра! Домой идти не рекомендуется. Вот тебе билет на поезд — сматывай удочки. Курс — норд…

Иванко взволнованно слушал, стараясь запомнить: