Таня Соломаха

Иванко с любопытством разглядывал собравшихся. Он уже знал Патлаха — крепкого паренька с серыми глазами, Лобка и Полякова. Сидели двое незнакомых, а между ними — инженер Найдек. Он весело улыбнулся Иванке:

— Как успехи?

— Академиком на Кубань поедет…

— В крайнем случае — профессором жизни.

— Да мне на Кубань и сунуться нельзя, — вздохнул Иванко.

— Ну-ну, — хлопнул его по плечу Ничипор. — Конечно, вот так, с голыми руками, нельзя. А если с саблей, на коне… А?

Пили чай, расспрашивали про Кубань, про земляков. А когда жена Ничипора ушла на кухню, инженер Найдек сказал:

— Теперь будем собираться у меня, в технической библиотеке. Я организую так называемый технический кружок, — он еле заметно усмехнулся, подчеркивая последние два слова. — Там будет безопаснее.

Все согласились. Ничипор вытащил откуда-то из-под стола газету.

— Товарищи!

Это обращение взволновало Иванко, он его уже слышал в Одессе.

— Наш связной — дорогой Клим — работает по-путиловски. Благодаря ему мы имеем хороший контакт с центром. Сегодня мы получили свежий номер «Правды»… Прочитаем ее, товарищи…

Щекочущая волна ударила в грудь, растравила старые раны: так вот оно что!.. Иванко многих слов не понял, но ему стало ясно: готовится расплата с богачами. Скоро наступит конец человеческим страданиям.

Перед тем как разойтись, все встали, обнялись. Слышно было, как стучат сердца.

— Товарищи, давайте тихо:

Вихри враждебные веют над нами,Темные силы нас злобно гнетут…

…Всю ночь не спал Иванко в своей каморке, долго слышалась ему эта грозная мелодия. Она поднимала и на крыльях уносила его к родным кубанским просторам. Даже утром, только что вскочив с постели, он услышал (может, почудилось), как будто в киевском просторе, вон там, над Славутичем-Днепром, раздавалось могучее и грозное:

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут….

VIII

Осенняя слякоть… Моросит мелкий дождь, серые растрепанные тучи снуют, несутся над Кубанью. Станица тонет в грязи. Намокли соломенные крыши, плетни, печальны голые деревья. Не гарцуют на площади джигиты, изредка проедет всадник на грязной по брюхо лошадке, гулко чвакающей копытами по лужам. А за станицей, словно роженица, разбухшая земля укладывается на отдых. Она отдала все, что имела. Люди, которые всю весну, лето и осень с плугами, боронами, тяпками, косами пахали, боронили, засевали ее и косили густые хлеба, теперь оставили ее до весны. До чего же хорошо полежать спокойно, в тишине и забытьи! А вскоре она еще и белой простыней укроется.

Медленно подкрадывается тоскливый осенний вечер. Со всех сторон наползли тяжелые тучи, дождевые завесы. Завыл ледяной ветер. Таня прислушивается, как хлюпает за окном, плещет, булькает вода. А хата и она, Таня, словно плывут в каком-то пенящемся потоке.

Не зажигая лампу, девушка распускает свою величавую корону. Коса сползает на колени, стелется по полу. Становится легче: трудно целый день носить такие тяжелые косы на голове.

…Вчера от архиерея пришел запрет. Почти год тянул с ответом, и вот, пожалуйста: воскресной школе в Попутной не бывать. Как в воду канули мечты Тани и Тоси. А они даже людей опросили, и оказалось много желающих учиться по воскресеньям бесплатно, да еще на родном языке — снилось ли когда такое станичникам?

Пакет от архиерея поступил вчера, а сегодня цугом подкатил к станичной управе жандармский пристав из Армавира. Недолго пробыв у атамана, он подъехал к 3-й школе и вызвал Таню Соломаху в учительскую.

Это был тонконогий щеголеватый офицер в картинно наброшенной на плечи бурке и в жандармской фуражке. Но первое, что бросилось в глаза Тане, — это большие, как клыки, желтые зубы. От них, казалось, дурно пахло. Подкрашенные усики и припудренное лицо усиливали отталкивающее впечатление.

Таня вначале не поняла, о чем идет речь. Играя темляком и комично подрагивая левой ногой, офицер с жадностью оглядывал Таню с головы до ног, долго извинялся, изрекал какие-то пошлые провинциальные комплименты.

Но вот ужасная догадка мелькнула в голове Тани. Неужели?!

— Лицедейства на малороссийском наречии воспрещаются…

Пока Таня осознавала всю жестокость удара (попутнинцы уже выезжали с постановками в соседние станицы: Отрадную, Гусарную, Бесскорбную, на хутора; во многих местах образовались свои любительские труппы), офицер завел разговор о проведенных Таней уроках истории, напомнил, что следует больше уделять внимания царской семье Романовых, а о всяких там гетманах и кошевых, поэтах и героях украинских забыть, иначе…

— Ах, барышня, я не буду говорить об этом, вы и сами понимаете, что ожидает вас в противном случае… Мне приказано предупредить вас…

И вдруг совсем близко она увидела его желтые глаза и морщины у рта.