Таня Соломаха

— Не уходи, Василько! — вскрикнула Христя, но он, горячо поцеловав ее, уже шагал по меже.

— Станицу обходи! — крикнула вслед.

Но он не вытерпел и часа через два был уже возле Попутной.

Садами и огородами начал пробираться к центру. Перебегая улицу на окраине, столкнулся с тремя дедами в черкесках. Через плечи у них висели налыгачи[15]. Обмер Василь, сунул руку под бешмет. Среди них был и Солодовников, отец свирепого сотника, богач, у которого еще недавно служил Василь. Старики были подвыпивши; они суетились у чьих-то обветшалых ворот, стучали в прогнившую калитку, а Солодовников выкрикивал:

— Эй, хохол, давай контрибуцию за сына, — и размахивал веревкой: — Пове-е-есим!

Возможно, и обратили бы деды внимание на Василия, но улицей пробежала Зинка — жена Шейко. Солодовников крепко схватил ее за плечо, разорвал сорочку, обнажив тугое молодое тело.

— Цалуй меня, хохлушка!

— Да что вы, деду…

— Какой я тебе дед? Га? Ах ты!..

Дальше Василь не слышал. Он уже пробирался огородами к площади, юркнул в густой поповский сад.

Где-то поблизости не в лад заорали:

З дивкамы-молодкамы полно нам гулять,Пэрыны-подушечкы пора нам забувать…

Василь прокрался за поповской клуней[16] и увидел улицу, площадь. Из-за угла, гарцуя на лысом жеребце, выехал Козликин. На нем зеленая черкеска, затянутая серебряным поясом. Кинжал и сабля с дорогой насечкой. Кубанка из бухарской смушки. За плечи с шиком небрежно закинут белый башлык. С правой стороны — наган в позолоченной кобуре.

За есаулом с гиком и свистом шла сотня, распевая:

Ищо не забуть нам про добрых лошадей…

На площади толпились казаки, и Козликин, поднявшись на стременах, митинговал:

— Хохлов перевешать под корень! Рубай большевиков!..

Рев, свист, галдеж…

Еще несколько перебежек, и Василь — на своем огороде.

В висках стучала кровь, губы пересохли, притаился возле сарая. Мать, не находя себе места от тревоги, металась по двору, будто что-то потеряла. Выглядывала через плетень на улицу, опять шла в курятник и обратно, плакала.

Василь выждал, пока мать вошла в хату, и забежал в сарай. Там под яслями была запрятана граната. Где же она? Ага! Есть! Фу, теперь спокойнее.

Он выскочил в переулок, а оттуда — на левады. С разбега остановился перед трупом Кавунихи. Она, склонившись, казалось, спала на груди мужа.

Мороз пробежал по коже Василя. Прикрыл их красным башлыком, встревоженный, побежал дальше. Уже возле речки встретил бабу Новину — соседку, которая несла воду.

— Тю-тю, аспид! Ты куда это?

— За Уруп.

— Ой, не ходи, сынок, убьют!

— Есть ли там застава, бабушка?

— Застала, застала я их обоих. Сидят на большом камне две тетери — Соболь и Целуйко. С оружием.

— Ага! — Не дослушав старуху, он махнул в тальник, перешел вброд небольшую протоку и выскочил прямо на большой камень. На нем действительно сидели часовые. Зажав винтовки между колен, спокойно курили папироски. Оба были туги на ухо. Василь это знал и неслышно подкрался. Потом прыгнул вперед и, размахивая гранатой перед самым носом часовых, заорал:

— Бросай оружие, вояки!..

Оба сразу подняли руки. Винтовки упали к ногам Василя.

— И патронташ! Так! Бего-о-ом!..

Пока Соболь и Целуйко, спотыкаясь в зарослях, рысцой бежали к станице, Василь, повесив на себя две винтовки и четыре патронташа, уже был на Воскресенском хуторе. Хотелось зайти к теще, сообщить о Христе. Но мать Христи, показавшись из-за плетня, уже махала белым рукавом:

— Заходи, сынок… кабана вчера закололи… Вот так троица! Вместо праздника приходится бежать наутек. А где ж Христя? Где?! Ой, лышенько, святая покрова, спаси и помилуй… Доченька родная… Растерзают сироманцы[17] там в бурьянах…

— Да не голосите, мама! Кадетам не до того, чтобы шнырять по степи. Вот мы их скоро выкурим.

Но от станицы ударил пулемет, а к Урупу спускалась погоня — кавалькада верховых, и Василь подался в буерак. Стремглав вскарабкался на гору и там уже попал к друзьям.

Таня расспрашивала о Христе, тревожилась о ее судьбе там, в степи, возле кулацких хуторов. Шпилько интересовался действиями кадетов в станице, а Прокоп Шейко, сидя на траве, угрюмо смотрел на станицу и сердито сплевывал:

— Вот так драпанули!.. А есть хочется… кишки марш играют…

— А теща моя кабана заколола, — вздохнул Браковый.

— Так айда! — вскочил Прокоп. — Как-нибудь проберемся. Ей-богу, я готов хоть к черту в зубы, лишь бы достать поесть.

Назар отпустил их: после боя все обессилели. Буераками, садами друзья добрались к подворью тещи. Притаились за порыжевшей прошлогодней копной соломы. Теща как раз вышла с ситом кур кормить. Когда ее окликнули, она даже побледнела.

— Ой, лышенько! Да казаки ж белые на том конце улицы.

— Молчите… Хлеба и сала нам…

— Да сейчас…

Она, бросив сито с крошками, кинулась в хату. Оттуда вышел тесть и, пообещав достать лошадей, подался к соседям через сады.

Вскоре старуха, кряхтя, вынесла два узелка с продуктами.