Таня Соломаха

— Как же я тебя, мой сыночек, любила, как тебя поджидала! Да я ж, сыночек, ни днем, ни ночью не спала — все тебя качала… Я ж думала, мой сыночек, что за мной на старости смотреть будешь, хлебом кормить будешь. Сын мой — красавец мой, сын мой — правда моя!

Спрашивала мать у сына, когда его в гости ждать. К рождеству, к пасхе или на святой неделе…

Да к рождеству снега все заметут, а к пасхе водой позаливает, а на святой неделе дороженька травой зарастет.

Спрашивала мать у сына, откуда его встречать. Из зеленой рощи, или из далекого края, или с высокой могилы, или с далекой Украины…

Весь мир, казалось, притаился, затих: все живое и неживое, словно прислушивалось, как земля, небо и каждая травка и пылинка звучали грустной мелодией:

Ой, горе-горе той чайке-небоге…

XIX

За левадами разрослись могучие дубы. Столетние великаны помнят еще первых гордых поселенцев станицы. То были запорожские казаки, которые посадили дубки в память о далеком родном крае.

А у женщин тоска по Украине выявлялась по-иному: у каждой хозяйки возле хаты или на огороде обязательно краснел густой кустик калины. Заботливые девушки выращивали нежные кусты, сердечно их оберегая, чтобы не увяла любовь к своему краю, не угасла память об Украине.

Калыно-малыно, чого посыхаешь?Чи витру боишься, чи дощу бажаешь?..

Пели жалобно; лелеяли каждый листик, омывая слезами, в мыслях летели на Украину. Потому и славится станица Попутная калиновыми рощами. Вон там бастионами стоят дубы, дальше настоящий калиновый розмай[13]. За ним уж раскинулись зеленые плесы — луга, одним краем упирающиеся в речку. Самого Урупа и не видно: над ним шумят старые вербы, а кругом пышно разрослись тальники.

Всю весну каждую свободную минуту сюда приходили Таня и молодые бойцы рубить лозу. Кузьма Цапуров учил их правильно держать саблю. Степа Немич показывал, как рубить с потягом, колоть, сечь и отбивать удары. Лихой рубака, казак Юхим Гречко учил кавалерийским хитростям, обманным движениям, виртуозности.

Скакала на полном ходу Таня, рубила так, что даже свистело вокруг нее; щеки розовели, большие карие глаза пламенели, коса выбивалась из-под кубанки, и каждый засматривался на девушку: «Ну и казак!..»

Грубела девичья рука, наливалась силой. «Меня ожидают бои, ожесточенные, беспощадные… Кто кого!.. Или опять старое, или… Нет, нет, никакого „или“! Только новая жизнь, победа революции!..»

И опять садилась на коня, опять ощущала в руке холод эфеса…

Тучи надвигались отовсюду. Вчера вот ездила в соседнюю станицу Отрадную, где еще и до сих пор не организован Совет. Собрала митинг. Говорила о революции, о декретах, о необходимости создания Совета в станице. Взволнованно гудела толпа. А в стороне на лошадях теснились богачи в бурках, поблескивало золоченое оружие. Один из них, что сидел на коне, громко крикнул:

— Станичники, это же большевичка из Попутной!

— Комиссарша-а!

— Бей!..

Двое казаков очутились на помосте и сбили с ног Таню. Но в тот же миг оба полетели вниз головой — резкий свист, ругань. Заслонив Таню широченной спиной, стоял Мефодий Чередниченко, будущий командир бронепоезда и любимец Кочубея, а сейчас фронтовик, гроза всех отрадненских дебоширов. Не один уже испробовал свинцового кулака Мефодия. Так и те двое, что бросились на девушку, лежали у помоста, выплевывая зубы.

Пока Чередниченко говорил, отвлекая внимание, Таня вскочила на своего коня и пустила его вскачь.

Снова твердо убедилась: не только словом надо бороться за Советы!

И Таня рубила лозу так, что даже рука немела и горела ладонь. Потом шла к обрыву, где слышались выстрелы. Назар Шпилько и Михей Троян, знаменитые пластуны, учили попадать в цель.

Таня брала карабин. Нужно учиться бить без промаха.

Враги не сдадутся без боя. В станице уже сформировался кадетский батальон из трехсот сабель. Во главе стоял есаул Козликин, его помощники — Калина и Ященко. Этот, по существу, офицерский отряд должен был выступить против немцев, которые, захватив Ростов, угрожали Кубани. Но все станичники понимали, что кадеты никуда из станицы не пойдут.

В белоказачий батальон влились группки эсеров, меньшевиков и анархистов.

…Надо готовиться, надо научиться бить по врагам метко. И Таня нажала теплый курок.

— Молодец, Таня! — крикнул Шпилько, подойдя к мишени.

А в это время в станице заиграли тревогу, и командир полка Цапуров приказал собираться.

Возле штаба издыхала загнанная кобыла, а на крыльце, тяжело дыша, стоял связной Лабинского штаба с пакетом.

«В Удобной восстали кадеты… Ревкомовцев арестовали, бьют иногородних».

Через полчаса Попутнинский полк был на марше, а в станице остался ревком и небольшой гарнизон.

— Теперь мы тоже в опасности, — сказал Шпилько. — Попутнинские кадеты могут воспользоваться отсутствием отряда.

— Завтра троица, пьянствовать будут, — говорили бойцы и спокойно расходились по домам.

Под вечер в ревком прибежал Юхим Гречко и сообщил, что кадеты собирают в казачьей школе закрытый митинг. Ни одного иногороднего не пропускают.