Таня Соломаха

Кадеты шарили в гостиной, столовой, разыскивая девушек — Лиду и Валю. Затем набились в кухню, там, у печи, в которой потрескивали будылья подсолнечника, возилась Наталья Семеновна.

— Давай Татьянины косы! — грубо крикнул Калина. — Ну, чего вытаращилась, ведьма! Приказ Козликина — сделать ему вожжи из косы комиссарши, которую она обрезала. Понятно?

Рыжий урядник Васьков замахнулся нагайкой:

— Смотри, старая, а то запорем до смерти.

Наталья Семеновна какое-то мгновение молча, как бы решая что-то, смотрела на бандитов, затем кивнула: «Сейчас принесу».

— Вот то-то же! — удовлетворенно буркнул Калина и между прочим стегнул Раиску по спине.

Бандиты заглядывали в шкафы, сундуки. Наталья Семеновна внесла на вытянутых руках роскошную косу — гордость девичью.

Раиска окаменела: неужели мать отдаст Танину косу? Но неожиданно на глазах у казаков Наталья Семеновна бросила косу в огонь и заслонила собой печь. Заревели бандиты, подскочили к матери, стали ее бить, оттаскивать от печи, но последние силы напрягала Наталья Семеновна. Цепко ухватилась за разрисованный карниз. Раиска протиснула голову к печи и крикнула: «Мама, уже… горит…»

Неудачно закончился дневной налет бандитов, но, заприметив Танины украинские рушники, дорогие ковры, вытканные Натальей Семеновной и ее покойной матерью, казаки решили прийти в другой раз уже самовольно, без приказа Козликина.

Вечерело. Поднялась лютая непогода… Ветер гудел, стучал в ставни, выл в дымоходе; дождь хлестал по стенам.

Лида и Валя вылезли из подвала, невесело поужинали и попросились переночевать в хате.

— Нас уже лихорадит от сырости, — жаловались побледневшие сестры.

Мать сокрушенно посматривала на синеву под глазами дочерей, на преждевременные морщинки на девичьих лбах: «А если нагрянет банда?..»

Девушки надеялись на осеннюю непогоду, но неожиданно опасения матери подтвердились: во дворе затопали, настойчиво затарабанили в веранду, послышался звон разбитого стекла.

Сестры испуганно переглянулись.

— Чуяло мое сердце! — воскликнула Наталья Семеновна.

— Спокойно, без паники, — предостерег Григорий Григорьевич.

— Они со двора лезут, — прислушалась Наталья Семеновна.

— С улицы господам офицерам неудобно. Ну-ка, девчата, бегите через парадное к Ничихе.

В голосе матери уже звучала решительность. Она накинула на дочерей платок, провела через коридорчик и, тихо открыв двери, выпустила на улицу.

А в это время на веранде раздались шаги. «Ворвались…» Наталья Семеновна нащупала стоявшие в углу вилы-тройчатки (теперь всегда ставила тут на всякий случай) и тихо вошла в столовую. Там окно, выходившее на веранду, было без ставней — удобная лазейка для бандитов. В самом деле: кто-то уже выбивал прикладом раму и заносил ногу на подоконник. Но Наталья Семеновна изо всех сил пырнула вилами в чей-то силуэт и отскочила в сторону. Крик, ругань, револьверный выстрел в окно.

Задрожала Раиска, она жалась возле отца, и теперь ей показалось, что мама лежит простреленная, мертвая. Не слыша слов отца, закричала и, схватив лампу, побежала в столовую.

Раиска осветила мать, которая с вилами сторожила у окна. Этим воспользовался кадет и, когда мать повернула голову, ткнул саблей в лицо. Раиска ахнула, уронила лампу, все исчезло в темноте.

— Беги, доченька, — прохрипела мать.

Обливаясь кровью, она из последних сил еще раз пырнула вилами в черный проем окна. Вилы звякнули о саблю, взревел раненый бандит.

— Гранатой расшибу, стерва!..

Раиска выбежала в коридорчик и исступленно закричала:

— Помогите-е!.. Бандиты-ы!..

И вдруг с улицы за парадными дверьми кто-то отозвался приглушенно:

— Тише, сестричка, тише…

Раиска прильнула к щели:

— Это ты, Лида?

— Я, сестричка, открой.

Ветер свистел, дергал дверь — не узнать голоса: будто и девичий, да на голос Лиды мало похож.

— Открой, — тихонько умолял кто-то снаружи, и теперь Раиска услышала будто и впрямь голос Лиды.

Девочка принялась выдергивать засов:

— Быстрее, Раиска, быстрее! — шептал чей-то голос.

Наконец точно буря ударила в дверь — она распахнулась, больно толкнув Раиску. Кто-то грузный, тяжелый ввалился в коридор, грубо схватил девочку за голову. Но она, сразу поняв пагубную ошибку, проскользнула на улицу между чьих-то ног. В руках бандита остались только платочек и клок волос.

Ледяной ветер обжег Раиску, в лицо плеснуло колючими брызгами. Она побежала вдоль плетней, взывая к соседям о помощи. Но в ответ лишь лаяли собаки.

Опомнилась у дома атамана Татарко. «Он арестует бандитов, накажет», — обрадовалась Раиска. Дом стоял во дворе, на помосте, и девочке пришлось отбиваться от злых собак. Заколотила кулачками в ставни. И сразу же выбежал хозяин в шелковом бешмете, с револьвером в руке.

— Кто тут?

— Спасите, господин атаман, это я…

— А-а, Соломаха, — возбужденно проговорил Татарко и потянул девочку в сени, как-то робко спросил: — Ну, что там, дочка?

Она лихорадочно рассказывала, а Татарко отводил взгляд, потирал свое бритое моложавое лицо и вздыхал.

— Пойдемте, — умоляла Раиска, — вы же с папой всегда вместе были…

— Да, я твоего отца уважаю, это факт… Гм… Но…