Театр. Том 2

Что мне сказать, Оронт? Душа тоски полна:Не менее, чем жизнь, такая смерть страшна.

Как ужас пережить ужаснейших событий?Так посочувствуй мне! Прошу вас, в храм идите,

Пусть песнопения сменит унылый стон —Не свадьбы ныне день, а скорбных похорон.

Мы жертвы воздадим, мы будем слать моленья,Пока не возвратим богов благоволенье.

ИЗ РАЗБОРА ТРАГЕДИИ «РОДОГУНА»^{85}

Тему этой трагедии я заимствовал у Аппиана Александрийского […]

Меня нередко спрашивали при дворе, какое из своих творений я более всего ценю; при этом я обнаружил у вопрошавших столь явную приверженность либо к «Цинне», либо к «Сиду», что не осмелился сознаться в сердечной своей склонности к этой трагедии, хотя назвал бы ее в первую голову, когда бы должное почтение к тем, кто держался другого мнения, не принуждало меня молчать. Быть может, пристрастие мое так же слепо, как расположение иных отцов к одному из своих детищ в ущерб другим; быть может, в него входит доля самолюбивого чувства, ибо «Родогуна» кажется мне в известной мере больше принадлежащей моему перу, нежели предыдущие мои сочинения, из-за необычайнейших происшествий, придуманных мною для нее и еще ни разу не виданных в театре; может быть, наконец, толика истинных достоинств оправдывает мою к ней приверженность. Каждый волен в своих вкусах, но смею утверждать, что в прочих моих трагедиях почти нет преимуществ перед этой: красота темы, новизна вымысла, сила стиха, легкость изложения, глубина мыслей, пыл страстей, нежность изображенных в ней любви и дружбы — все это слито в неразрывное целое, к тому же так разработанное, что впечатление возрастает от действия к действию. Второе лучше первого, третье сильнее второго, последнее превосходит все остальные. Единство характеров выдержано с начала до конца, длительность происходящего на сцене не превышает или почти не превышает длительности спектакля. День избран из самых примечательных, единство места соблюдено в той степени и с теми уступками законам театра, о которых я говорил в третьем своем «Рассуждении»^{86}.