Обычные люди называли в среднем пятнадцать слов, в то время как пациентам с ПТСР удавалось назвать в среднем три или четыре. «Здоровые» участники колебались, когда видели такие неприятные слова, как «кровь», «рана» или «изнасилование» – пациенты же с ПТСР точно так же нерешительно реагировали и на самые обычные слова, такие как «шерсть», «мороженое» или «велосипед» (25).
Спустя какое-то время большинство людей с ПТСР перестают подолгу копаться в прошлом. Им хватает проблем в настоящем, ведь каждый прожитый день дается с большим трудом. Даже травмированные пациенты, которые вносят реальный вклад в образование, бизнес, медицину или искусство и которые успешно воспитывают своих детей, тратят гораздо больше энергии на повседневные задачи, чем обычные смертные.
Еще один подвох языка заключается в нашей иллюзии, будто можно запросто скорректировать мышление, если оно недостаточно «рационально». «Когнитивная» составляющая когнитивно-поведенческой терапии сосредоточена на изменении подобного «неисправного мышления». Это подход к изменению сверху-вниз, в рамках которого психотерапевт ставит под сомнение или «переосмысляет» негативные установки, например: «Давайте сравним ваше чувство вины в собственном изнасиловании с реальными обстоятельствами произошедшего» или «Давайте сопоставим ваш страх садиться за руль с текущей статистикой дорожной безопасности».
Я вспоминаю смятенную женщину, которая как-то пришла к нам в клинику, попросив помочь с ее двухмесячным младенцем, потому что он был «слишком эгоистичным». Помогла бы ей лекция по детскому развитию или объяснение понятия альтруизм? От подобной информации вряд ли была бы польза, пока у нее не было связи с напуганной, брошенной частью своего «Я» – частью, которая выражалась в виде ее страха зависимости.
Нет никакого сомнения в том, что у травмированных людей возникают иррациональные мысли: «Я сама виновата, что была такой сексуальной». «Другие парни не боялись – они настоящие мужчины». «Мне не стоило идти по этой улице». Лучше всего относиться к этим мыслям, как к когнитивным воспоминаниям – не стоит с ними спорить, как вы не стали бы спорить с человеком, которого преследуют яркие болезненные воспоминания о пережитой аварии. Они являются остаточными следами травмирующего события: они думали об этом в момент получения травмы или вскоре после этого, и эти мысли были снова активированы под воздействием стресса. Лучше всего лечить их с помощью ДПДГ, которой посвящена следующая глава.
Стать кем-то
Люди теряют контроль над своим телом, когда рассказывают свои истории, и страдают от неприятных когнитивных воспоминаний по той причине, что их мозг претерпел изменения. Как заметили Фрейд и Брейер, психологическая травма не просто высвобождает определенные симптомы. Скорее, «психическая травма – или, точнее, воспоминание о травме – действует, словно инородное тело, которое следует считать активным еще долгое время после его попадания в организм» (26). Как это бывает с занозой, вызывающей инфекцию, большей проблемой становится реакция организма на инородное тело, чем само это тело.
Современная нейробиология решительно поддерживает идею Фрейда о том, что многие наши сознательные мысли представляют собой сложные рационализации исходящего из подсознания потока инстинктов, рефлексов, мотивов и потаенных воспоминаний. Как мы уже видели, психологическая травма мешает нормальной работе участков мозга, отвечающих за управление восприятием и его обработку. Здоровое самовосприятие – когда человек может уверенно сказать: «Вот что я думаю и чувствую» и «Вот что со мной происходит» – требует гармоничного и динамичного взаимодействия между этими участками.
Практически каждое исследование перенесших психологическую травму пациентов с применением методов визуализации мозга демонстрирует аномальную активность островка. Эта часть мозга объединяет и интерпретирует сигналы, поступающие от внутренних органов – включая наши мышцы, суставы и вестибулярный аппарат, – создавая у нас ощущение нахождения в собственном теле. Островок способен передавать сигналы миндалевидному телу, провоцирующему реакцию «бей или беги». Для этого не требуется никакого когнитивного вклада или осознанного понимания того, что что-то пошло наперекосяк, – человек просто чувствует себя заведенным и не может сосредоточиться либо же, в худшем случае, ощущает надвигающуюся беду. Эти сильные ощущения генерируются глубоко в мозге, и с ними невозможно справиться рациональным мышлением.