Тем более что жизнь короткая такая…

Минут через пять он, снова закрыв рукой трубку, сказал:

– Наливайте!

– Э! Так нельзя! – воскликнул один из его друзей, когда мы с другом подняли свои стаканы, жестом приглашая всех присоединиться. – Надо сказать хоть несколько слов!

– Я понял, Володя! – повторял Эдик Бончу. – Я всё-всё понял. Конечно, конечно…

Он обмотал нижнюю часть трубки полотенцем и, не отнимая трубку от уха, произнёс живописный и многословный тост, после которого выпил и не спеша закусил со всеми. Потом, слегка сдвинув полотенце, сказал в трубку деловым тоном:

– Понял, так всё и сделаю!

Но остановиться Бонч не мог. Казалось, что по телефону он читает какую-то бесконечную лекцию.

– Эдик, – сказал приятель, – передай этому любителю поговорить, что мы пьём за его здоровье. Пусть он живёт столько лет, сколько его слов влетело сегодня в твоё ухо!

Эдик засмеялся. Выпил со всеми и снова неспешно закусил. И снова сдвинул полотенце:

– Так и сделаю. Спасибо, что позвонил.

– Чего он хотел? – спросил я, когда Эдик положил наконец трубку.

– Чтобы я взял интервью у Ираклия Абашидзе, – ответил Елигулашвили, потирая затёкший локоть.

– И всё?

За что Бонча полюбил Бурлацкий? За всегдашнюю готовность угодить? За упорство, с каким он на месткоме отстаивал любые, даже явно бредовые, идеи руководства? Может быть.

Но Аркадий Удальцов, когда стал главным редактором, назначил Бонча своим замом. Тоже за те же качества? А, может, всё-таки за его связи с такими людьми, которыми ни Удальцов, ни Бурлацкий пренебрегать бы не стали.

Бонн окончил журфак. И получил фантастическое распределение – ответственным секретарём в «Московскую правду». А после недолгой работы в газете был избран освобождённым секретарём московского отделения Союза журналистов – должность не только хорошо оплачиваемая, но номенклатурная, сулящая прекрасные перспективы.

И прирождённый аппаратчик Бонч-Бруевич наверняка бы не остановился в своём карьерном росте, если б однажды, управляя автомобилем в нетрезвом виде, не наехал на людей.

Скандал удалось замять: помогли связи с влиятельными приятелями приёмного отца. Судить Бонча не стали. Но от секретарской работы освободили. И направили к нам в газету.

А Бурлацкий продолжал реформы. Обновил внешний облик газеты. Кажется, именно при нём исчез из логотипа Горький и остался, как и было прежде, только Пушкин.

Горького выдумали вставить в ЦК. Дескать, как же так? Основоположник социалистического реализма и не украшает своим портретом писательскую газету. Воспользовались горьковским юбилеем, придумали письмо рядового читателя, умоляющего поместить рядом с Пушкиным Горького, напечатали это письмо и немедленно в том же номере просьбу читателя выполнили. Не испытали смущения, что при этом вечно сопровождающее логотип разъяснение, что газета-де основана при участии Пушкина, наполняется ещё более туманным смыслом.

Да, оно туманно и без всякого Горького. Известно ведь, что основана «Литературная газета» Антоном Дельвигом. Официальным помощником его был О. М. Сомов. А секретарём редакции взяли малоизвестного литератора В. Н. Щастного. То есть в основании газеты Пушкин участия не принимал.

Другое дело, что Пушкин был активнейшим автором «Литературной газеты», что Дельвиг, подготовивший два первых её номера, уехал из Петербурга и друзья Дельвига, в том числе и Пушкин, выпустили, помимо этих двух, ещё одиннадцать, после чего Дельвиг снова вернулся на редакторское место. Щедрые пушкинисты объявили Пушкина главным редактором первых тринадцати номеров «Литературной газеты». Но в этом случае с таким же успехом можно говорить о главном редакторе Сомове или о главном редакторе Вяземском.

Не следует, думается, забывать о Дельвиге, основателе «Литературной газеты», её редакторе, который поплатился жизнью за своё любимое детище. Газета напечатала стихи, которые прогневали Бенкендорфа, тот, наорав на Дельвига и пригрозив ему Сибирью, настолько потряс поэта, что у Дельвига сдали нервы, после чего не выдержало сердце.

Теперешняя «Литературная газета», возглавляемая Юрием Поляковым, вернула в логотип Горького. Однако ничего этим не добилась. Только снова замутила истину. И наказана отвернувшимися от неё читателями.