Редколлегия, согласно нынешнему Уставу, принятому всё ещё нынешним составом редколлегии, никого не выбирает: ни собственных новых членов, ни главного редактора. Эта функция передоверена Правлению Фонда, состоящему в настоящий момент из 4-х человек: председатель – главный редактор; члены – А. Алехин, В. Махлин, Б. Сарнов.
Так он письмо закончил. А вот как начал:
Удивлён тем, что член редколлегии не удосужился прочесть Устав, если по нему есть вопросы.
Поскольку редколлегия – орган консультативный и чисто литературный, в Уставе о ней есть только одна фраза в разделе «Главный редактор»:
принимает решение об образовании редакционной коллегии и о её роспуске, назначает на должность и освобождает от должности членов редколлегии.
Тут настало время удивляться мне. Откуда взялся такой устав? Полтора года назад именно редколлегия, а не Правление Фонда выбрала Шайтанова главным редактором. А за два года до этого именно редколлегия, по предложению главного редактора журнала Лазарева, проголосовала за назначение Евгения Юрьевича Сидорова на должность члена редколлегии. Когда же всё это поменялось?
Удивляться мне пришлось недолго. В первый же мой присутственный день Шайтанов собрал коллектив журнала, зачитал моё письмо к нему и хамским тоном отчеканил: «С сегодняшнего дня Геннадий Григорьевич Красухин уволен из редакции, выведен из редколлегии и должен обратиться к директору Ирине Юрьевне Ковалёвой по поводу денежного расчёта». Ничего ему не отвечая, я поднялся со стула и ушёл домой.
Дома я написал о сегодняшнем эпизоде всем членам редколлегии и почти тут же стал получать ответы с одним и тем же вопросом: а даёт ли право устав журнала его главному редактору на такие действия? Я ответил, что устава не видел, но, судя по избранию самого Шайтанова редколлегией, он устав нарушил.
Нет, не нарушил, – отвечал Шайтанов членам редколлегии. – Оказывается, новый устав редакции был принят на собрании журналистского коллектива 19-го января 2011-го года; утверждён на заседании Правления Фонда и зарегистрирован.
Но штука в том, что никто в редакции не вспомнил, чтобы 19-го января 2011-го года журналистский коллектив обсуждал какой-нибудь новый устав, никто не вспомнил, что в этот день было какое-либо собрание. А член Правления Фонда Бенедикт Сарнов не подтвердил, что подобный устав был утверждён на заседании Правления.
Поняв, что не я был инициатором написать и послать ему письмо, Шайтанов стал утверждать, что не объявлял о моём увольнении на спешно созванном им собрании коллектива, а всего только отстранил меня от работы на какое-то время. Вот здесь и пожалел я, что возомнил его честным человеком. Он публично соврал, что легко может подтвердить любой, присутствовавший тогда на собрании.
Нет, я не собирался возвращаться на работу к лжецу и хаму, о чём и написал в открытом письме редколлегии. Разумеется, писал я, никто не подвергал меня такому экзотическому для штатского неармейского служащего наказанию, как отстранение от службы на определённое начальником время. Усомнился я и в законности появления нового устава, фактически наделившего Шайтанова функцией диктатора, властного над всеми в редакции и неподвластного никому из её членов. Даже не усомнился, а написал, что подобный устав мог быть зарегистрирован только обманным путём в обход редакции. А в том, что Шайтанов способен обмануть людей, я больше не сомневался: поймав его на лжи, я допускал, что лжёт он не первый раз в своей жизни.
И не ошибся. В доставленном мне информационном письме Шайтанова, с которым он обратился к редакции, я прочитал столько оглушительного вранья в мой адрес, что понял, как затрясся от страха разоблачения этот человек, оказавшийся самозванцем.
Что ж. Он действовал в духе нынешнего времени: кто из властной элиты сейчас не самозванец? Политики, подтасовавшие голоса избирателей в свою пользу, начальники, занявшие свои места благодаря купленным дипломам, списанным диссертациям. Сделав свой выбор, Шайтанов оказался среди тех, кто в исторической перспективе обречён на презрение.
Я забыл сказать, что, очевидно, к негодованию Шайтанова, Ирина Юрьевна Ковалёва оказалась порядочным человеком, и, открыв это, он от неё избавился.
И последнее.