Тем более что жизнь короткая такая…

Во-первых, я должен был подъехать к девяти часам вечера. «У него перевёрнутый день, – объяснил о редакторе Рощин, – днём он спит». Во-вторых, чтобы не попасть впросак, я обязан хотя бы вкратце ознакомиться с его биографией, которую Миша мне тут же и рассказал.

До войны Войтехов в соавторстве с Леонидом Ленчем написали пьесу «Павел Греков», которая понравилась Сталину. Речь в ней шла об исключённом из партии по доносу молодом человеке и о том, как тот восстанавливает своё доброе имя, попутно обеляя очень авторитетного для него человека, которого тоже исключили из партии за предательство. «Разве можно так верить людям, Греков? Да ещё в такое время?» – говорит ему секретарь парткома. «Вот именно в такое время таким людям, как Ковалев, надо верить», – отвечает Павел Греков. А ведь пьеса была поставлена в театре Революции в 1939-м году. О каком «таком времени» идёт речь, сомневаться не приходится. Скорее всего, именно это – игру на грани, не преступая дозволенного, – и оценил Сталин. Он приказал принять обоих авторов в Союз писателей и определённо им покровительствовал. Войтехов, в частности, стал главным редактором комсомольского журнала «Смена» и своим человеком в высшем комсомольском руководстве. Михайлов, Шелепин, Семичастный, другие секретари хорошо знали, кто поспособствовал назначению Войтехова и поддерживали с ним тёплые дружеские отношения.

Во время войны Борис Ильич был фронтовым корреспондентом «Правды». Очень запомнился фронтовикам своим очерком «Так уходил Севастополь», где воспел мужество краснофлотцев. Писал он ярко.

А дальше произошло необъяснимое. Войтехов уже без соавтора написал новую пьесу, которую безуспешно пытался продвинуть на сцену. Что это была за пьеса, Рощин не знал, знал только, что все театры от неё отказались. И тогда Войтехов, который, кстати, был в то время мужем Людмилы Целиковской, каким-то образом передал пьесу за границу. Её поставили в Лондоне!

Этого власти ему простить не смогли. Он был арестован и приговорён к десяти годам лагерей. Лагерь способствовал лютой войтеховской ненависти к Сталину. Да и к советской власти Войтехов по выходу из лагеря стал относиться весьма прохладно.

Актриса Целиковская приняла горячее участие в судьбе вышедшего на свободу бывшего мужа. Она добилась его встречи с Шелепиным, который был секретарём ЦК партии, с Семичастным, ставшим председателем КГБ. С ними у него снова установились хорошие отношения, и, скорее всего, им он обязан своим назначением в новый еженедельник.

– Да, – сказал я. – Удивительная история!

– Но это было «во-вторых», – поднял палец Рощин. – А есть ещё и в-третьих, о чём Вы должны знать. Войтехов ненавидит руководство Радиокомитета и прежде всего его председателя Месяцева.

– Но ведь Месяцев, – проявил я свою осведомлённость, – из той же когорты, что и Шелепин, он с ним тоже работал секрётарем ЦК комсомола.

– Поэтому, наверное, он и взял на работу Войтехова, – сказал Миша. – Ослушаться Шелепина или Семичастного он не посмел. Но секретарём у них он стал только в середине пятидесятых. Он пришёл к ним из органов.

Странно, я не проработал в «РТ» и года, но больше всего мне вспоминается работа именно в нём.

По многим причинам. Сам журнал был необычен для тех советских времён. Большого размера, богато иллюстрированный цветной печатью. Издавался на глянцевой бумаге. Покупали его охотно. Но после того как там появилась хорошая литература, отличная публицистика, чудесное искусствоведение, его раскупали. За ним выстраивались очереди в киоски.

Необычен был главный редактор, постоянно находившийся на ножах со своим руководством, которое, похоже, его просто боялось и нередко шло ему навстречу.

Вот вам эпизод из нашей жизни.

Импозантный и элегантный Войтехов в тот вечер был похож на полководца, не утратившего в цивильном облачении своих главных функций.

– Запомните адрес, – властно сказал он, – Суворовский бульвар, дом 7а. Это напротив Дома журналистов. Метро «Арбатская». Рядом с домом памятник Гоголю. Ровно в 9 утра все должны быть у дверей этого дома. Опоздавшие могут отправляться в отдел кадров за трудовыми книжками: они уволены.

Ровно в 9 утра? У Войтехова же перевёрнутый день, вспомнил я. Но оказалось, что он решил пожертвовать собственным сном по очень серьёзной причине.

Утром сотрудники с недоумением смотрели, как комендант очень ловко сбил ломом висячий на двери замок.

Дина, секретарь Войтехова, дала каждому бумажку с указанием, какую комнату ему предстоит занять.

– А телефоны? Какие здесь номера телефонов? – спрашивали мы у Дины.

– Не всё сразу, – отвечал за неё Войтехов. – Завтра всем сообщим их номера. А пока… – он взглянул на коменданта, в руках которого была красивая картонная вывеска, выполненная нашим главным художником Колей Литвиновым: «“РТ-программы”. Еженедельное издание». Комендант отправился приколачивать её к входной двери. – Временно, – сказал Войтехов. – Закажем постоянную.

Через некоторое время во дворе послышался рокот моторов. Я выглянул в окно. Рядом с гоголевским памятником остановилось несколько крытых машин. Мы выскочили на лестницу.