Тем, кто хочет знать

Э л ь з а. Но только политической критикой. А как девушка ты ему очень нравишься. Слушай. (Читает.) «Ну что, сидишь без работы, несмотря на твои зажигательные глазки…» Заметил глазки! «Пока не поздно, возьмись за ум, а то пропадешь как собачонка. Я сам слышал, как ты в автобусе просвещала свою мамулю насчет генерала Пиночета. Какое тебе дело до того, что генерал прищемил хвост бунтовщикам! Нам на это наплевать. Израильтянина должны волновать только еврейские дела. А тебя, как видно, они не очень волнуют. Ведь ты не соизволила заглянуть ни в одну из наших молодежных организаций. Кто знает, может быть, у комсомольцев ты уже побывала. Ты, в общем, девушка сексуальная и классная…» Слышишь, классная! «Когда увижу, что ты радикально изменила свое непатриотическое поведение, сам подойду к тебе, и мы с тобой…» Зачеркнуто. «А если не возьмешься за ум…»

Н а т а ш а (вырвала у Эльзы записку, комкает). Хватит. (Швыряет на пол.) Какая гнусность!

Э л ь з а. Вот тебе еще одно доказательство: с волками жить — по-волчьи выть.

Н а т а ш а. Советуете, значит, придумать серию небылиц для сионистских газет? «Ужасная жизнь советской молодежи». Сочинить антисоветские сенсации про наш институт? А затем записаться в организацию молодых сионистов, в самую реакционную! Какая здесь у вас самая-самая?

Э л ь з а. Хватит. (После паузы.) Чего это твоя Васса Железнова так рано укатила? Заподозрила своего альфонса?

Н а т а ш а (поморщившись). Не надо, Эльза. В тетином доме.

Э л ь з а. Не буду, не буду. Хотя про альфонса ни капельки не преувеличиваю. (С пародийной томностью.) «Моя Деби, моя Деби». И неулыбающаяся Дебора Гройс, у которой сердце из камня, которая за сто шекелей доведет квартиранта до веревки, тает, как «маленькая Деби».

Н а т а ш а. Эльза!

Э л ь з а. Сказала, не буду! Хотя следовало бы напомнить госпоже Гройс, что на вас она заработала кой-какой капиталец.

Н а т а ш а. Политический?

Э л ь з а. И денежки тоже.

Н а т а ш а. Ну, кто мог заплатить ей за нас!

Э л ь з а. И мог, и заплатил. «Объединенный сионистский комитет помощи советским евреям». Мне сказал счетовод комитета, он к нам в «Глорию» захаживает. Хочешь, могу у него точно узнать, какую сумму выцыганила Васса Железнова за три ваших души. А вам шекеля не даст, скупердяйка.

Н а т а ш а. Эльза!

Э л ь з а. Все. (Поднимает руки.) Какие у тебя новости?

Н а т а ш а. Мне нужна работа. Немедленно!

Э л ь з а. Понимаю. Отцу трудно прокормить вас.

Н а т а ш а. Папа надорвется на этом проклятом складе.

Э л ь з а. Хороший он у тебя. Если бы ты не сказала мне, ни за что не поверила бы, что он тебе не… По-моему, ты ему дороже и ближе, чем… извини, чем родной матери.

Н а т а ш а. Забудьте об этом. Папа самый родной. Ради его спасения найдите мне работу.

Э л ь з а. А как же курсы сестер?

Н а т а ш а. Появились новые обстоятельства.

Э л ь з а (пытливо). Новая махинация Деборы?

Н а т а ш а. Эльза! Мне нужна работа! И немедленно!

Э л ь з а. Извини, Наташа, но я вынуждена опять… о тете Деборе. Неужели все-таки в ее смрадной, но огромнейшей столовой нельзя пристроить тебя? На целых три завода — она одна. Когда у рабочих перерыв, там столпотворение.

Н а т а ш а. Когда мы приехали, тетя сказала: никого из родных к работе у себя в ресторане не подпускаю. Официантки, говорит, падают в обморок, ходят с опухшими нотами. Они у тети негритянки.

Э л ь з а. Глупости! Какие еще негритянки! Еврейки.

Н а т а ш а. Тетя сказала — черные.

Э л ь з а. Смуглокожие. Еврейки из Йемена. Здесь они идут третьим сортом. И платит им Дебора в три раза меньше… Кстати, мы с тобой тоже не первый сорт. Не сабры и не ватики — не коренные и не старожилы.

Н а т а ш а. Это папа испытывает на себе.

Э л ь з а. Ну, а кассиршей Дебора тебя не хочет взять?

Н а т а ш а. В кассе старичок сидит. Его ноликам-крестикам тетя больше верит, чем электронно-вычислительной машине.

Э л ь з а. Ясно. Он в курсе ее особой бухгалтерии. Кому — кредит до получки, кому — даже скидка. «Гуманизм».

Н а т а ш а (укоризненно). Эльза, опять?

Э л ь з а. А что? Этот гуманизм одобряет сам дядя Шимон.

Н а т а ш а. У нас нет никакого дяди Шимона.

Э л ь з а. Так называют шинбет. (Поясняет.)

Политическую полицию. Когда напротив открылась другая столовая, шинбет быстро прикрыл ее. Почему, как ты думаешь?

Н а т а ш а. Я думаю о работе. Продавать нам больше нечего.

Э л ь з а. К нам, в «Глорию», тебя мама не пустит.

Н а т а ш а. Работа ночная, она с ума сойдет.

Э л ь з а. У нас, правда, есть и дневные уборщицы.

Н а т а ш а. Дневные? Поговорите с хозяином! Умоляю!

Э л ь з а. Почему вдруг такая спешка?

Н а т а ш а. Поговорите с хозяином!

Э л ь з а (помедлив). Приходи завтра в «Глорию» сразу же после открытия. Маме что-нибудь сочинишь.

Н а т а ш а. Спасибо, Эльза!

Э л ь з а. Ну, до спасибо пока далеко… Наташа, дай мне еще стихи. Кстати, почему ты прячешь вон ту книжечку в синем переплете? (Показывает.)