Тем, кто хочет знать

С и м а. Давненько не певала я. (Подумав, затягивает широко распространенную в предреволюционную пору невеселую песню ткачих.)

В три часа народ фабричныйПробуждается, встает.Он завяжет корку хлебаИ на фабрику идет…

О л ь г а. Отвыкай, Сима, от горьких песен… Заведи-ка лучше про любовь. Забыла, ты про любовь не поешь. Заведи про смерть тиранам.

С и м а. Анна Никифоровна сказывала, Ленин эту песню в ссылке пуще всех любил… (Запевает.)

Беснуйтесь, тираны, глумитесь над нами,Грозитесь свирепо тюрьмой, кандалами!

О л ь г а (подтягивает).

Мы вольны душою, хоть телом попраны,Позор, позор, позор вам, тираны!

Сима и Ольга поют негромко, но с большим внутренним волнением. И в полусумраке старая революционная песня звучит особенно одухотворенно и значительно.

От пролитой крови заря заалела,Могучая всюду борьба закипела,Пожаром восстанья объяты все страны…

На пороге — С а н ь к а  с книжкой и тетрадками, в кожаной куртке и папахе, коротко подстрижена.

С а н ь к а (подхватывает последнюю строчку).

И смерть, и смерть, и смерть вам, тираны!

Смолкла песня. Пауза.

О л ь г а (строго). Ты, Санька, почему припозднилась?

С а н ь к а. Так ведь Анны Никифоровны нет!

О л ь г а. Она может опаздывать, а ты, шалопутка, нет.

С и м а. Конечно, Саня. Мы бы с тобой твою роль повторили. Не кого-нибудь, а генерала представлять будешь.

С а н ь к а. Так ведь Анна Никифоровна меня при себе и держала.

С и м а. Тебя? (Недоверчиво.) Где?

С а н ь к а. В ревкоме. А затем сюда послала. Сегодня никакие «Русские женщины» репетироваться не будут.

О л ь г а. Почему?

С а н ь к а (капризно). Так досказать же не даете, тетя Ольга! В телефон она с уездом разговаривала. Два раза разговаривала. И два раза на самом важном слове перерыв получался. Пока, сказала, разговор с уездом не закончу, уйти не могу. Затем в бараки должна наведаться. Но к тебе, Сима, придет. Хоть за полночь, а, сказала, придет.

С и м а. В бараки? (Ольге, тревожно.) Не случилось ли что?

О л ь г а. Теперь, Сима, каждый день что-нибудь случается.

Входит  Г а в р ю ш о в  с мешком.

Г а в р ю ш о в. Добрый вечер, товарищи женщины!

О л ь г а. Здравствуй, Варфоломеич.

С а н ь к а. Здравствуйте, гражданин приказчик.

С и м а (укоризненно). Саня! (Отошла к окну.)

Г а в р ю ш о в. А я, Сима, на девушку не в обиде, поскольку хозяева упразднены, приказчик ныне тоже вполне трудовой элемент. (Ольге.) Верно, Корнеева?

О л ь г а. Не знаю, Гаврюшов. Какой ты подлизун хозяйский был, это мы видели. А какой из тебя элемент получится, еще поглядим.

Г а в р ю ш о в. «Элемент, элемент»… Я рабочей косточки человек, а учителька ваша, между прочим, дворянского рода. Вон…

О л ь г а. Не в том корень, какой род, а какой у человека ход! Ты вроде и рабочего роду, а всю жизнь по чужим половицам ходил.

Г а в р ю ш о в (запальчиво)

. Но она была вражеского класса!

С а н ь к а. «Была, была». А стала кем? А вы в кочегарах состояли, а Чека по вас скучает!

Г а в р ю ш о в. Я, Симочка, тебе картошечки приволок. (Сбросил мешок в угол.)

С а н ь к а. Где продают?

Г а в р ю ш о в. Меняют, девушка. Я за полпудика трудовому крестьянину пиджачок добротный отдал…

С а н ь к а. Будь у нас пиджачок, я бы себе на френч его перешила. С военными пуговицами.

Г а в р ю ш о в. Френч! Чего это вас на мужчинскую одежду тянет? Гляжу я на ревкомовских баб, речугу такую скажут, что пяток орателей за пояс заткнут, а примана женского полу даже незаметно — кожанки да треухи все позакрывали.

С а н ь к а. А где ее, женскую одежду, возьмешь?

Г а в р ю ш о в. Ничего, девушка. Вот покончит Советская власть со всеобщей хозяйственной разрухой, тогда и…

С и м а (ее коробит этот разговор). Ты что, с докладом выступаешь?

Г а в р ю ш о в. Разъясняю девушке текущий момент.

С а н ь к а. Ваши разъяснения — одна вредность!

С и м а (укоризненно). Санька!

Г а в р ю ш о в. Нехорошо, девушка, с пожилым человеком разговариваешь. Я, может, аккуратнее тебя газетку читаю. И сознаю тяжелое положение нашей Советской республики…

С и м а. Ты обещал не мешать нашим урокам.