Темное дело

Лоранс подала старику де Шаржбёфу руку и с очаровательным радушием сжала его пальцы.

– Вы были правы тогда, – сказала она.

– Но теперь-то вы готовы слушать мои советы? – спросил маркиз.

Молодая графиня и пожилые дʼОтсеры кивнули в знак согласия.

– Для начала позвольте пригласить вас ко мне. Мой дом расположен в центре, возле здания суда. Вам и вашим адвокатам там будет намного удобнее, нежели тут, где приходится ютиться всем вместе и вы слишком далеко от поля битвы. Каждый день вы вынуждены проезжать через весь город…

Лоранс согласилась, и старик отвез их с г-жой дʼОтсер к себе в особняк, где обитатели шато-де-Сен-Синь и их юристы и жили до окончания процесса. После ужина за закрытыми дверями Борден попросил Лоранс изложить ему подробности дела, не упуская ничего, несмотря на то что маркиз де Шаржбёф во время переезда из Парижа в Труа уже успел в общих чертах описать Бордену и молодому адвокату предысторию конфликта. Прокурор слушал, грея ноги у огня, и ничем не выказывал своих чувств. В отличие от него, молодой де Гранвилль активно сопереживал рассказчице, и восхищение мадемуазель де Сен-Синь порождало в его душе такой же живой отклик, как и обстоятельства дела.

– Это всё? – спросил старый прокурор, когда Лоранс изложила подробности драмы так, как они описаны в этой повести.

– Да, – последовал ответ.

Глубокое молчание царило несколько минут в гостиной отеля-де-Шаржбёф, где и происходила эта сцена – одна из важнейших, которые могут случиться в жизни, и одна из редчайших. Адвокат всегда составляет представление о деле, прежде чем оно бывает передано судьям, так же как доктора предвидят смерть больного еще до начала борьбы, которую им приходится вести с природой. Лоранс, г-н и г-жа дʼОтсер и маркиз не спускали глаз с морщинистого, темного, изъеденного ветряной оспой лица старого прокурора, который вот-вот должен был вынести вердикт: жизнь или смерть. Г-н дʼОтсер смахнул со лба капли пота. Лоранс посмотрела на молодого адвоката. Вид у него был удрученный.

– Что скажете, дорогой мой Борден? – спросил маркиз, протягивая прокурору табакерку, откуда тот с рассеянным видом взял щепотку.

Борден потер икры, обтянутые плотными черными чулками из шелка-сырца, – он был в черных полотняных кюлотах и во фраке так называемого французского покроя – и обвел клиентов проницательным взглядом, которому придал выражение едва заметной боязливой неуверенности. У присутствующих кровь застыла в жилах.

– Желаете ли вы, чтобы я разобрал дело по пунктам? Могу я говорить открыто? – спросил он.

– Разумеется, можете, мсье! – сказала Лоранс.

– Все ваши действия, невинные по сути, свидетельствуют против вас, – сказал ей старый законник. – Ваших родственников не спасти, но можно попытаться смягчить наказание. Вы приказали Мишю продать имущество, и на суде это станет очевидным доказательством ваших преступных намерений против сенатора. Вы нарочно отослали прислугу в Труа, чтобы иметь свободу действий, – и это тоже сыграет на руку обвинению, тем паче что это правда. Слова, ужасные слова, сказанные Робером дʼОтсером Бовизажу, делают вашу виновность очевидной. В собственном дворе вы обронили еще одну опрометчивую фразу, доказывающую, что ваша враждебность по отношению к графу де Гондревиллю существует уже давно. Что касается лично вас, мадемуазель, в момент преступления вас видели возле ворот – вы кого-то или что-то высматривали; вы на свободе только потому, что судьи не хотят придавать этому делу оттенок сентиментальности.

– Защита ничего не сможет сделать, – сказал г-н де Гранвилль.