Темное дело

С тех пор прошло тридцать четыре года, во время которых произошли три большие революции, и, должно быть, только старики помнят сегодня, какой невообразимый переполох поднялся, когда Европа узнала о похищении сенатора Французской империи. Пожалуй, лишь дело Трюмо, бакалейщика с улицы Сен-Мишель, и вдовы Морен – в период Империи, дела Фюальдеса и Кастена – при Реставрации и, наконец, дела мадам Лафарж и Фиески при нынешних властях могут сравниться по степени любопытства и интереса, вызванного в обществе, с процессом по делу молодых дворян, обвиненных в похищении Малена. Столь циничное покушение на члена сената разгневало императора, которого уведомили об обстоятельствах дела и о том, что поиски пока что не дали результата, а затем, почти сразу же, о том, что преступники задержаны. Нодемский лес прочесали вдоль и поперек, задействовали полицию в Обе и смежных департаментах, однако никаких сведений о том, что кто-то видел графа Гондревилля или же знает, где его удерживают, так и не поступило. Наполеон вызвал к себе верховного судью, и тот, проконсультировавшись предварительно с министром полиции, объяснил монарху суть конфликта между Маленом и де Симёзами. Мысли императора в то время были заняты весьма важными вопросами, поэтому разгадку он увидел в событиях прошлого.

– Эти молодые дворяне – безумцы, – сказал Наполеон. – Такой опытный юрист, как Мален, сумеет доказать незаконность документа, подписанного под угрозой физической расправы! Держите их под надзором и выясните, как они собираются освободить графа де Гондревилля.

Император также распорядился уделить этому делу особое внимание, поскольку увидел в нем покушение на институты власти и фатальный пример неприятия революционных перемен, а еще – нарушение законов о национализации имущества и препятствие к слиянию партий, которое он считал важной задачей своей внешней политики. Помимо прочего, он чувствовал себя обманутым людьми, которые некогда пообещали ему вести себя мирно.

– Предсказание Фуше сбылось! – воскликнул Наполеон, вспомнив фразу, два года назад сорвавшуюся с губ человека, который ныне занимал пост министра полиции (хотя высказывание это было сделано под воздействием рассказа Корантена о характере и поступках Лоранс).

Пребывая под властью конституционного правительства, когда такое понятие, как государственная власть – слепая и немая, неблагодарная и холодная, – абсолютно никого не волнует, невозможно представить, какое усердие порождает одно слово, сказанное императором, в чиновниках, ответственных за функционирование политической и административной машины. Можно подумать, что его могучая воля воздействовала не только на процессы, но и на людей. Единожды высказавшись об этом деле, Наполеон забыл о нем – ему нужно было думать об антифранцузской коалиции 1806 года, о новых битвах и собирать войска, чтобы нанести решительный удар в самое сердце Прусской монархии. Однако его желание ускорить разбирательство упало на благодатную почву, поскольку положение судей империи в ту эпоху было крайне шатким. Камбасерес, занимавший пост главного канцлера, и верховный судья Ренье как раз трудились над созданием судов первой инстанции, имперских судов и кассационного суда; они затронули вопрос о служебных мундирах (Наполеон вообще придавал большое значение мундиру – и вполне оправданно!); также они пересматривали судейский состав и разыскивали членов упраздненных ранее парламентов[64]. Само собой разумеется, судейские чиновники департамента Об сочли, что явить служебное рвение при рассмотрении дела о похищении графа де Гондревилля – отличный способ себя зарекомендовать. Вот почему предположения, высказанные Наполеоном, стали несомненными фактами для его придворных и для народных масс.