Темное дело

Мален посмотрел на Гревена. После этого быстрого обмена взглядами, не укрывшегося от Бордена, сенатор ответил, что ничего подобного не делал. Государственный обвинитель попросил рассказать подробнее о засаде в парке Гондревилля, жертвой которой Мален едва не стал. Не привиделось ли ему дуло карабина? На это сенатор отвечал, что Мишю сидел на дереве и явно подстерегал кого-то. Этот ответ, совпадавший с показаниями нотариуса Гревена, вызвал живой отклик у публики. Молодые же де Симёзы слушали показания своего врага, проявившего по отношению к ним неожиданное благородство, с невозмутимым спокойствием. Лоранс испытывала ужаснейшие страдания, и маркизу де Шаржбёфу то и дело приходилось удерживать ее за руку. Кивнув четверым подсудимым, которые не ответили на его приветствие, граф де Гондревилль удалился. Казалось бы, мелочь, однако присяжные возмутились.

– Все пропало, – шепнул Борден на ухо маркизу.

– Увы! Их погубило собственное прекраснодушие! – ответил г-н де Шаржбёф.

– Что ж, господа, принять решение нам будет проще, чем когда-либо, – сказал государственный обвинитель, вставая и глядя на присяжных.

По его мнению, два мешка гипса понадобились для того, чтобы вмуровать в стену металлическую петлю навесного замка, с помощью которого и запиралась дверь в подземелье; замок этот был подробно описан в протоколе, составленном утром г-ном Пигу. Он легко доказал, что только обвиняемые знали об этом подземелье; поставил на вид лживость линии защиты, стер в порошок все ее аргументы благодаря новым уликам, появившимся в деле столь чудесным образом. В 1806 году были еще очень свежи воспоминания о Верховном существе[69] 1793 года, чтобы говорить о божественной справедливости, поэтому он не стал упоминать перед присяжными о вмешательстве свыше. В завершение своей речи прокурор заявил, что Правосудие не обойдет своим вниманием неизвестных сообщников, освободивших сенатора, и занял свое место, с уверенностью ожидая вердикта.

Присяжные понимали, что за всем этим кроется какая-то тайна; при этом они, все до единого, были убеждены, что ключ к тайне – в руках у подсудимых, которые молчат в силу личных, весьма важных для них интересов.

Г-н де Гранвилль, который более не сомневался в том, что происходящее – одна сплошная фальсификация, встал. Он выглядел удрученным. Причем удручали его не столько новые, внезапно возникшие улики, сколько очевидная убежденность присяжных. Пожалуй, его новая речь превзошла вчерашнюю. Она была более логичной и сжатой. Однако г-н де Гранвилль чувствовал, что его горячность наталкивается на отчуждение присяжных; он говорил в пустоту и понимал это. Для адвоката – положение ужасное, леденящее кровь. Он обратил внимание присяжных на тот факт, что сенатора освободили словно по волшебству, – и это сделали уж точно не подсудимые и не Марта! – и это только подтверждает его первоначальные выводы. Вне всяких сомнений, вчера его клиенты еще рассчитывали на оправдательный приговор; и если, как предполагает обвинение, они вольны были удерживать сенатора или даровать ему свободу, они бы ни за что не отпустили его, прежде чем вердикт присяжных был бы оглашен. Адвокат попытался донести до судей, что только тайный враг, и никто более, мог нанести этот удар.

И странная вещь! Если речь г-на де Гранвилля и заставила сомневаться государственного обвинителя и судей, присяжные выслушали ее исключительно из чувства долга. Даже публика в зале, прежде столь снисходительная к подсудимым, уверовала в их виновность. Воображение взяло верх над фактами. В ходе процесса измышления толпы довлеют над судьями, над присяжными – и наоборот. Уловив направление мысли присутствующих – трудно сказать, ощущается это на уровне разума или чувств, – защитник завершил речь страстным призывом, вложив в него всю силу убеждения.

– От имени подсудимых я прощаю ваше фатальное заблуждение, развеять которое не под силу ничему! – вскричал он. – Все мы стали игрушками в руках неведомой, макиавеллиевской силы, а Марта Мишю – еще и жертвой отвратительного вероломства, но общество поймет это только тогда, когда несчастье произойдет и его уже невозможно будет исправить!

Апеллируя к показаниям сенатора, г-н Борден потребовал для своих подзащитных оправдательного приговора.