– Мы не можем его уничтожить. Но знайте! Попросив все, вы не получите ничего!
– У нас есть время на то, чтобы поговорить с Мишю? – спросил Борден.
– Да. Приказ об исполнении приговора издает генеральный прокурор, так что еще несколько дней мы можем вам дать. Закон убивает, – добавил он с горечью, – но с соблюдением всех формальностей, по крайней мере в Париже.
Г-н де Шаржбёф уже успел навести кое-какие справки у верховного судьи, а потому эти печальные слова де Гранвилля легли на его плечи тяжким бременем.
– Мишю невиновен, я это знаю, я это утверждаю, – продолжал юрист, – но что мы можем сделать – одни против всех? Подумайте и о том, что мне в моей нынешней должности полагается молчать. Я обязан возвести эшафот, на котором мой вчерашний подзащитный лишится головы!
Спасти де Симёзов ценой жизни Мишю… Г-н де Шаржбёф достаточно хорошо знал Лоранс, чтобы понимать, что она ни за что на это не согласится. Маркиз предпринял последнюю попытку. Он испросил аудиенции у министра иностранных дел, дабы узнать, возможно ли спасти осужденных средствами высшей дипломатии. С собой он прихватил Бордена; тот был знаком с министром и оказал ему не одну услугу. Старики застали Талейрана глядящим на огонь. Он сидел у камина, вытянув ноги и опершись щекой на руку, а локтем – на стол. Рядом на полу лежала газета. Министр только что прочел постановление Кассационного суда.
– Прошу, садитесь, г-н маркиз, – сказал министр, – и вы, Борден, – добавил он, указывая последнему на стул, стоящий у стола напротив его собственного. – Пишите!
– Только князья умеют просить так, чтобы им невозможно было отказать! – сказал маркиз де Шаржбёф, принимая из рук Бордена драгоценный набросок прошения, под которым четырем дворянам предстояло подписаться, и обещая себе раздобыть еще несколько подписей выдающихся персон – в их поддержку.
– Жизнь ваших родственников, г-н маркиз, – произнес министр, – сейчас зависит от военной удачи. Постарайтесь увидеться с императором на следующий день после победы, и они будут спасены!
Он взял перо и написал конфиденциальное письмо императору, а также еще десяток строк – маршалу Дюроку, затем позвонил в звонок, попросил секретаря принести дипломатический паспорт и спокойно сказал старому прокурору:
– Каково ваше истинное мнение по поводу этого процесса?
– Разве вы, мсье, не знаете, кто так ловко все подстроил?
– Догадываюсь, но хочу быть уверен, и на то есть свои причины, – отвечал князь де Талейран. – Возвращайтесь в Труа и привезите графиню де Сен-Синь – завтра же, в этот дом, примерно в это же время, но тайно. Вас проведут в покои мадам де Талейран, я ее предупрежу. Если мадемуазель де Сен-Синь узна́ет человека, который будет стоять передо мной, если окажется, что он приезжал к ней в тот период, когда расследовали заговор господ де Полиньяка и де Ривьера, что бы я ни говорил, что бы он ни отвечал – ни жеста, ни слова! Думайте только о спасении господ де Симёз и не заботьтесь больше о своем странном злодее-управляющем.
– О, это исключительный человек! – воскликнул Борден.
– Энтузиазм? Вот уж не ожидал от вас, Борден! Значит, в этом человеке действительно что-то есть. – Талейран тут же переменил тему. – Наш суверен чрезмерно самолюбив, господин маркиз, и намеревается отправить меня в отставку, дабы иметь возможность без помех совершать глупости. Он – великий солдат и умеет изменять законы пространства и времени; людей он изменить не сможет никогда, но будет стремиться переделать их по образцу, который сочтет для себя удобным. И прошу, помните одно: помилования для ваших родственников может добиться только одна-единственная особа… И это – мадемуазель де Сен-Синь!
Маркиз в одиночестве уехал в Труа и рассказал Лоранс, как обстоят дела. Графиня добилась позволения генерального прокурора повидать Мишю, и маркиз проводил ее до входа в тюрьму, где и остался ее ждать. Лоранс вышла в слезах.
– Несчастный! – сказала она. – Он пытался встать на колени, прося меня больше о нем не заботиться, – забыл, что у него на ногах кандалы! Ах, маркиз, я буду просить, чтобы его помиловали! Да, я поеду и буду целовать императору ноги. И если мои усилия окажутся тщетными, сделаю все, чтобы память о нем вечно жила в нашей семье. Подайте новое ходатайство о его помиловании, чтобы выиграть время; я хочу заказать его портрет. Едемте!