Темные искусства

Рид отвязал ее трясущимися руками, и я тотчас пришпорил ее — и мы во всю прыть помчались по Королевской Миле со все еще волочащейся по земле привязью.

— Удачи! — крикнул Рид уже откуда-то издалека.

* * *

Над виселицей моросил дождь, и палач и пара его помощников уже ждали на своих местах. Сопровождающих было немного: тюремщики, адвокаты и несколько свидетелей — все в черном. Среди них присутствовал тюремный медик, которому предстояло засвидетельствовать, что приговор был исполнен. Он стоял рядом с мистером Рейнольдсом, гробовщиком, который должен был положить Катерину в гроб — по возможности, в первые же минуты после того, как ее объявят мертвой. Последним из них был Джордж Пратт, который сумел явиться сюда в качестве представителя прокуратуры. Он высокомерно улыбался, будто намеренно демонстрируя свой золотой зуб.

Несмотря на малое число присутствовавших, неожиданный гомон поднялся, когда первые тюремщики вышли из главного здания. То были голоса других заключенных, столпившихся возле зарешеченных окон, и гурьбы людей, наблюдавших за казнью с холма. Все они зашлись дикими воплями, будто их ждало зрелище незаконного собачьего боя. Их крики взбудоражили и тех, кто собрался по другую сторону тюремных ворот.

Гвалт стал совершенно неистовым, когда в дверях появилась Катерина в наручниках, одетая в свое лучшее платье и кружевную вуаль — и то, и другое черного цвета. Она шла с бесстрастным видом: подбородок был вытянут вперед, грудь вздымалась и опадала, следуя ритму ее длинных глубоких вдохов. К разочарованию толпы, она держалась невозмутимо и достойно.

Позади нее, размахивая кадилом и распевая молитву, шел греческий священник, высокий и сановитый. Его фиолетовая риза с вышитым золотом византийским орнаментом притянула к себе всеобщее внимание и поток грубейшей ругани. Некоторые заключенные даже плевали в него, словно он был странным демоном из далеких краев — живым доказательством нечестивости Катерины.

Последними вышли Девятипалый и Мэри. Она цеплялась за его руку, глаза ее были красными, и по щекам струились слезы.

Они остановились в нескольких ярдах от виселицы, Катерина не отводила взгляд от петли, которую покачивал холодный ветер.

Начальник тюрьмы, рыхлый пожилой мужчина, начал зачитывать приговор. Говорил он торопливо, поскольку дождь уже струился по его лбу.

* * *

Филиппа галопом скакала по Королевской Миле, огибая экипажи и пешеходов. Внезапно прямо перед нами выкатилась тачка, и ее хозяин завопил, увидев, что мы мчимся в его сторону.

Филиппа с диким ржанием встала на дыбы, и мне пришлось уцепиться за ее шею, чтобы не вылететь из седла. Она приземлилась на передние ноги, едва избежав столкновения с другими лошадьми, и, несмотря на то что она сбилась с шага, я был вынужден снова ее пришпорить.

Мы свернули на Северный мост — так резко, что джутовый мешок, который я держал в руке, описал дугу в воздухе и едва не выскользнул из моей хватки.

Я цепко сжимал его, пока мы пересекали мост, галопируя над шумной железной дорогой. Прямо под нами проехал поезд, и, когда колонны его черного дыма рассеялись, вдали возникли башни тюрьмы Кэлтон-хилл. Никогда прежде они не выглядели столь недостижимыми.

Катерина стиснула ладони Макгрея и в последний раз по-матерински их поцеловала. Он больше не сдерживал слез, но торопливо утирал их рукавом. Улыбка на лице Пратта стала чуть шире.

— Мне так ужасно жаль, — пробормотал Макгрей.

Катерина подошла на шаг ближе и встала на цыпочки. Казалось, что она хочет поцеловать его в щеку, но вместо этого она прошептала:

— Твоя сестра… она все еще тебя любит.

От этих слов Макгрей вздрогнул, и Катерина улыбнулась.

— В самой глубине ее души есть маленький уголок, в котором хранится ее любовь к тебе.

В этот момент к ней подошел палач с ключом от наручников и мягко подтолкнул ее к платформе.

Катерина поспешно в самый последний раз обняла Макгрея и пошла. Но так и не отвела от него затуманившихся глаз:

— Она всегда будет тебя любить. Помни об этом.

Поднимаясь по деревянным ступеням, она смотрела то на него, то на Мэри. Она даже Джорджу Пратту улыбнулась, когда палач снял с нее наручники.

— Когда люк откроется, — сказал он ей шепотом, — не висите просто так. Потянитесь вниз всем своим весом. Так быстрее сломается шея. Вы умрете почти без боли. В противном случае вас ждут долгие мучения.

Катерина склонила голову. Впервые ее затрясло.

* * *

Пока Филиппа во весь опор скакала через царственную площадь Ватерлоо, морось летела мне в лицо, словно сотни крошечных ледяных игл.

Даже отсюда мне уже было видно, сколько людей собралось на Кэлтонском холме. Они восторженно махали руками, и ветер доносил до меня их безжалостное ликование. Я испугался, решив, что уже опоздал. И в этот момент позади меня колокола собора Святого Жиля пробили восемь часов.

— Черт! — прорычал я. Пока Филиппа огибала холм, перед нами вырастали стены тюрьмы.

Но облегчения это не принесло. Плотная толпа у ворот перекрыла весь подход к ним, и без того запруженный экипажами и телегами, которые пытались проехать сквозь людскую массу.