Тень и Коготь

Во время дежурств при Текле меня нередко забавляла собственная способность предугадать, о чем она заговорит (особенно с чего начнет разговор), в зависимости от природы гостинца, с которым я переступлю порог камеры. К примеру, если я являлся к ней с одним из любимых блюд, украденных с кухни, оно влекло за собой описание застолий в Обители Абсолюта, а разновидность принесенной еды даже определяла характер описываемой трапезы: мясо вдохновляло ее на рассказ об охотничьем ужине под визг и трубный рев изловленной живьем дичи, несущийся снизу, с боен, и множество рассуждений о сворах браше, о соколах и охотничьих леопардах; сладости напоминали о приватных чаепитиях, устраиваемых кем-нибудь из великих шатлен для немногих избранных, для близких друзей и подруг, о восхитительной интимности этих застолий, целиком посвященных слухам и сплетням; фрукты же – о вечерних празднествах на свежем воздухе, в необъятном парке Обители Абсолюта, при свете тысячи факелов, оживляемых выступлениями искуснейших из жонглеров, актеров, танцовщиц, не говоря уж о фейерверках.

Ела она то сидя, то стоя, а то и расхаживая по камере (три шага из угла в угол), держа тарелку в левой руке, а правой оживленно жестикулируя.

– Вот так, Севериан, все они взвивались в звенящее небо, осыпаясь на землю дождями зеленых и пурпурных искр, а бураки грохотали, словно гром!

Увы, судя по жестам несчастной, ракеты «взвивались» лишь самую малость выше ее головы: высокая, подобно всем экзультантам, Текла едва не цепляла теменем потолок.

– Однако тебе, вижу, скучно. Совсем недавно, принесши мне эти персики, ты выглядел таким радостным, а теперь больше не улыбаешься. Мне просто так приятно обо всем этом вспоминать… Как же я буду рада вновь окунуться в ту атмосферу!

Разумеется, слушать ее вовсе не было скучно. Печаль навевал сам вид молодой, наделенной невероятной, ужасающей красотой женщины в тесной камере…

Стоило мне войти в комнату, Иона извлек из-под матраса «Терминус Эст». Я, подойдя к столу, налил себе вина.

– Как настроение? – спросил он.

– Об этом я тебя спрашивать должен: тебе ведь раньше подобным заниматься не доводилось.

Иона пожал плечами.

– Да мне-то что. Я тут всего-навсего «принеси-подай». А тебе, значит, уже не впервой? Я сомневался, поскольку ты так молод с виду…

– Нет, не впервой. Только с женщинами еще никогда не работал.

– Полагаешь, она невиновна?

Я в это время снимал рубашку, а высвободив руки из рукавов, утер ею лицо и согласно кивнул.

– Уверен. Накануне вечером я спускался к реке, поговорить с нею, и тебе об этом рассказывал. Ее держат в цепях, у самой воды, где комаров тучи.

Иона тоже потянулся к вину, лязгнул о кружку металлом руки.

– Ты говорил, что она прекрасна, и волосы ее так же черны, как у…

– Как у Теклы. Только у Морвенны прямые, а у Теклы вились.

– Как у Теклы, которую ты, очевидно, любил, как я люблю Иоленту, твою подругу. Признаться, у тебя было куда больше времени, чтоб полюбить. Еще ты рассказывал, что муж и ребенок Морвенны умерли от какой-то болезни – вероятно, следствия скверной воды. И муж был значительно старше ее годами.

– По-моему, примерно твоих лет, – подтвердил я.

– И что по соседству жила еще женщина, старше Моренны, тоже его желавшая, и теперь она издевается над пленницей.

Рубашки в нашей гильдии полагаются лишь подмастерьям. Натянув брюки, я накинул плащ (цвета сажи, чернее черного) поверх обнаженных плеч.

– Только словесно. Клиентов, подобным образом выставленных властями на всеобщее обозрение, обыкновенно побивают камнями. К нам в руки они попадают сплошь в синяках, нередко – лишившись нескольких зубов, порой с переломами. Женщины, как правило, изнасилованными.

– Ты говоришь, она очень красива. Возможно, люди сочтут ее невиновной. Возможно, над нею сжалятся.

Я поднял «Терминус Эст» и обнажил клинок, позволив мягким ножнам упасть на пол.

– У этой «невиновной» немало врагов. Ее боятся.

Наружу мы двинулись вместе.

Войдя на постоялый двор, мне пришлось пробиваться к лестнице сквозь толпу выпивох. Теперь толпа сама раздалась передо мной в стороны. Лицо я укрыл под маской, а обнаженный «Терминус Эст» взял на плечо. Едва мы вышли за порог, шум ярмарки начал смолкать и вскоре утих до шепота, словно мы оказались в безлюдном лесу, среди негромко трепещущей на ветру листвы.

Казни должны были состояться в самом центре гулянья, и там уже собралась довольно густая толпа. У эшафота стоял калогер в красном, крепко сжимавший в руках крохотный требник. Как и большинство калогеров, годами он был немолод. Рядом с ним, в окружении тех, кто вытаскивал из дома Барноха, ждали своей участи двое пленников. Алькальд по такому случаю, согласно должности, облачился в желтую мантию с золотой шейной цепью.