Тень и Коготь

Я хохотал над каждой из шуток, делал вид, будто вот-вот швырну головой в шутника, и тут кто-то дернул меня за лодыжку. Была это Евсевия, и, прежде чем она успела сказать хоть слово, мне сделалось ясно: она захлестнута тем самым неудержимым желанием выговориться, которое я не раз наблюдал в нашей башне, среди клиентов. Глаза ее возбужденно блестели, лицо от стараний привлечь к себе мое внимание исказилось так, что она казалась и старше, и в то же время моложе, чем прежде. Криков ее я расслышать не смог и наклонился к ней.

– Невиновна! Она была невиновна!

Объяснять, что осуждена Морвенна не мной, было не время, и потому я просто кивнул.

– Она отняла у меня – у меня! – Стахия и теперь сдохла! Понимаешь? Сдохла! Да, она была невиновна, но как же я рада!

Я снова кивнул и вновь обошел эшафот по кругу, держа отрубленную голову высоко над собой.

– Это я, я казнила ее, а не ты! – визжала Евсевия.

– Как угодно! – прокричал я в ответ.

– А она была невиновна! Уж я-то ее знала прекрасно! Она во всем осторожничала, и, будь виновата, наверняка бы отравы для самой себя припасла! И умерла бы, прежде чем ты до нее доберешься!

Гефор, схватив ее за плечо, указал на меня.

– Мой господин! Мой! Мой господин!

– Значит, другой кто-то постарался! А может, вправду болезнь…

– Только Демиург властен над справедливостью! – крикнул я.

Рев толпы не смолкал, хоть и сделался к этому времени малость потише.

– Но она отняла у меня Стахия, и теперь ее нет! – И еще, громче прежнего: – Какое счастье! Ее больше нет!!!

С этими словами Евсевия уткнулась лицом в букет, словно стремясь до отказа, до треска наполнить грудь приторным ароматом роз. Я бросил голову Морвенны в приготовленную для нее корзину и насухо вытер клинок меча лоскутом алой фланели, поданным мне Ионой. Когда же я снова взглянул на Евсевию, та замертво распростерлась у подножия эшафота, под ногами зевак.

Ничего странного я в этом не заподозрил – решил, что ее сердце не выдержало чрезмерной радости. Однако позже, еще до вечера, алькальд отправил букет Евсевии к местному аптекарю с наказом осмотреть розы, и тот обнаружил среди лепестков крупицы сильного, но почти незаметного яда, коего не сумел опознать. Должно быть, Морвенна, поднимаясь на эшафот, прятала его в кулаке, а затем, после клеймения, когда я вел ее вкруг эшафота, бросила в цветы.

Здесь, читатель, позволь мне на время прерваться и поговорить с тобой, как разумный с разумным, хотя, возможно, нас разделяет пропасть шириной не в одну эпоху. Пусть то, что мною уже описано, – от запертых ворот до ярмарки Сальта – охватывает большую часть моей взрослой жизни, а то, что предстоит описать, касается считаных месяцев, сдается мне, повествование еще не дошло даже до середины. Дабы оно не заполнило собою библиотеку, огромную, точно книжное царство старого Ультана, я (предупреждаю о сем откровенно) многое опускаю. Казнь брата-близнеца Агии, Агила, вошла сюда, так как весьма важна для моей истории, а казнь Морвенны – из-за странности сопутствовавших ей обстоятельств. Прочих описывать я не стану, если только они не представляют некоего особого интереса. Если тебе в радость чужие муки и смерть, удовольствия моя повесть тебе доставит не много. Пока же довольно будет сказать, что скотокрада я тоже подверг предписанным процедурам, на чем его жизнь и закончилась, а в будущем, за чтением о моих дальнейших странствиях, помни: таинства нашей гильдии я свершал всякий раз, когда это приносило сообразный доход, хотя чаще всего об этом особо не упоминаю.

V

Вверх по ручью

В тот вечер мы с Ионой ужинали у себя в комнате, одни. Как оказалось, громкая слава, популярность в глазах толпы не только весьма приятна, но и весьма утомительна: снова и снова отвечать на одни и те же бесхитростные вопросы и вежливо отклонять приглашения выпить со временем надоедает.

По завершении казни у нас с алькальдом вышла небольшая размолвка касательно получения мною платы за выполненную работу: я полагал, что, вдобавок к четверти оговоренной суммы, взятой вперед, при найме, получу сполна за каждого из клиентов, подвергнутых экзекуции, немедля, тогда как алькальд, по его словам, намеревался окончательно рассчитаться со мной лишь после исполнения всех трех приговоров. На подобное я не согласился бы ни за что, а в свете пророчества зеленого человека (о коем, из верности Водалу, предпочел умолчать) – тем более. Впрочем, стоило мне пригрозить не явиться на ярмарку назавтра к полудню, деньги мне тут же были уплачены, и дело решилось миром.

И вот мы с Ионой сели к столу, собравшись отдать должное исходящему паром блюду горячего мяса и бутылке вина, дверь заперли на засов, а содержателю постоялого двора наказали отвечать всем любопытствующим, что меня в его заведении нет. Пожалуй, расслабиться окончательно мешало только одно: вино в моей кружке живо напомнило о другом, куда лучшем вине, обнаруженном Ионой вчера вечером, после того, как я втайне рассматривал Коготь, в кувшине для умывания.

Должно быть, Иона заметил, как я таращусь на кружку с бледно-розовой жидкостью.