Пройдя мимо публичного дома, коих на улице Нес было аж четыре штуки, Адольф направился в порт, свернув на центральную улицу Кальверстрат. Прохожих значительно прибавилось, стали появляться конные экипажи.
Прохожие, случайно оказавшиеся рядом с Адольфом, недовольно зажав нос, шарахались в сторону, впрочем, это нисколько его не смущало.
Неожиданно снова появилась головная боль. Его тошнило, и перед глазами стали появляться какие-то личности со странными физиономиями синюшно-зеленого цвета, с лошадиными головами и наглыми улыбками. Одна такая вот харя остановилась прямо перед ним, преграждая дорогу, и мерзким дребезжащим голосом проблеяла:
– Адольф, продай душу свою за пару бутылок джина, ты ее все равно пропьешь, так лучше я возьму и заплачу щедро.
– А кто ты такой, чтобы у меня душу покупать?
– Хорошо, за четыре бутылки, – накинула цену мерзкая рожа, – по рукам, что ли? – образина достала четыре запечатанных бутылки джина с наклейками.
Боцман, вытаращив глаза и шатаясь из стороны в сторону, уставился на наглеца. Сделка была неправильная. Мерзкая рожа затряслась от смеха, и пьянчуга ее узнал. Так могла смеяться только его жена, которую он избил накануне, застав дома в обществе такого же, как он, моряка, может быть даже и с соседнего судна.
А потом они пошли вместе с ним в таверну, пили и орали все, что хотели, а потом он уже ничего не помнил.
Избитая супруга зашипела, как кусок нагретого железа, на который смачно плюнули, и злобно подняв руку, в которой был кухонный нож, бросилась на него.
Тело среагировало само, пока мозги решали, как нужно поступить. Вывернув нож и свалив женщину, Адольф хотел пнуть ее ногой, но она куда-то исчезла, а перед ним появилась лошадь.
– Не трогай мою сестру, загрызу, – лошадь раскрыла свою пасть и бросилась на боцмана, поднявшись на задние ноги. Передние копыта, описав в воздухе небольшой полукруг, во всего маху ударили его в грудь и голову. Череп разлетелся, как гнилой арбуз. Дальше наступила темнота.
– Человека убили! – вопль несся по центральной улице Амстердама.
Тотчас же появилась целая толпа зевак. Люди бежали на крик, как мухи на кучу меда.
– Люди добрые, помогите! Мужчину убили! – причитала какая-то женщина.
– А что случилось? Что случилось?
– Что-что, будто сами не видите! Человек попал под лошадь! Разъездились тут!
– А что с лошадью? Жива скотина?
– А что с ней будет? Мужику не повезло. Кровищи-то – жуть.
Лошадь, запряженная в карету, в испуге встав на дыбы, копытом проломила череп мужчины. Карета, вильнув в сторону, с грохотом опрокинулась. Кучер вылетел с облучка и теперь сидел в луже, глупо вращал глазами и отплевывался от грязи. Из кареты доносились женские вопли и мужская ругань.
Для кого беда, а для кого и повод поглазеть и почесать языки. Случайных зевак становилось все больше. Толпа увеличивалась. Каждому хотелось самому на все посмотреть. Слышалась ругань и возмущенные крики. Жандармов, как всегда, не было.
Дверь перевернувшейся кареты, наконец, открылась и из нее на свет божий появилась перепуганная парочка: мужчина уже в годах и молодая девица. Оба почти что в неглиже и с квадратными от страха и ужаса глазами.
Неразбериха и хохот стали еще сильнее, когда из толпы зевак появилась какая-то толстая тетка и, кипя праведным гневом, набросилась на появившегося из кареты полуголого мужчину с предъявлением прав на супружескую верность. Вцепившись в волосы несчастного, мегера изрыгала проклятия в его персональный адрес и вопила о безвозвратно потерянной молодости и ослепительной красоте, которую она отдала такому проходимцу и развратнику.
Движение немногочисленных экипажей было остановлено. Единственное, что им оставалось делать, это свернуть в примыкающую улочку и объехать затор, что они и делали, но большинство останавливалось. Пассажиры, вылезшие из экипажа, спешили к месту «кровавой трагедии», от лицезрения которой хохотала половина зевак.
Обманутая женщина, как и подобает добропорядочной горожанке, на изменщике не остановилась, а пылая праведным гневом, вцепилась-таки в волосы молодой потаскухе, укусив ее при этом за правое ухо. Сейчас обе женщины катались по грязи и лужам, лягаясь, царапаясь и проклиная друг друга. Незадачливому ловеласу, конечно, помогли – дали прикрыть свои телеса, и сейчас, дрожа как осиновый лист, он с ужасом смотрел на происходящее. Об убиенном моряке все уже позабыли. Но это только пока.
Жандармы, наконец, прибыли. Разборки предстояли долгие, и все только начиналось.
Выехав, как и предполагалось, в полдень, карета Нортона в сопровождении двух конных охранников, проехав по центральной улице города, уперлась в толпу. Остановилась. Кучер глазел на происходящее и ждал команды.
Открылась дверь, и на дорогу не спеша вылез сам Герд Нортон. Китайцу, сидящему в экипаже, тоже хотелось узнать причину остановки, но он ограничился только тем, что смотрел на происходящее, не выходя из кареты.