Теория бесконечных обезьян

– И все-таки ты симпатичнее, когда молчишь.

Он пытается встать, но в спине теперь чего-то не хватает, в ребрах тоже. От нового поднятия бровей Натали тихонько и угрожающе позвякивают остатки стекла в витрине: кажется, поют осанну, причем голосами труппы Ллойда Вебера. Женя облизывает губы и перестает дергаться. Правая половина лица – вся в останках раскрошившейся, размазавшейся клубничной корзиночки; левая – в крови. О количестве картошек под затылком, эклеров под задницей, разбросанных «шварцвальдов» на полу и пиздеца вокруг лучше не думать. Он прикрывает глаза. Послание от Гарри Гудини все еще перед ними.

You are not dreaming. И не надейся. Просто вызывай экзорциста, если он, конечно, не на ее стороне.

– Хочешь, расскажу тебе, как ты умрешь? – Снова прикасается к его лицу прохладная ладонь. Натали рядом. Когда успела? – Нет… хочешь, расскажу, как умрет какой-нибудь другой интересный герой твоей истории? Нет. Нет, не тот самый…

Стеклом поранило веко: открывается теперь только один глаз. Но его достаточно, чтобы увидеть бледное веселое лицо, чтобы подметить во второй руке все тот же стакан для латте, наполненный эспрессо… мерзкая извращенка. Даже забавно: насколько, судя по Шухарину, на земле много неплохих правоохранителей и насколько ушибленные на голову они… где там? На небе? В аду? Откуда вылезла эта бешеная киса?

– Не хочу.

Она не удивлена.

– Какое внезапно правильное решение. Да. Никогда не смотри на солнечных волков.

А ему почему-то неймется. В ее глазах он, наверное, злобный пудель, которого придавили грудой кирпичей, а он и оттуда потявкивает:

– Ты и не можешь ничего такого, не гони. Ты ж какой-то рядовой опер?..

Оп. Попал. Клод Фролло снова становится своей обиженной дочерью.

– У нас нет рядовых. – Натали даже губы на миг поджимает. – Каждый важен.

– Но никакой ты не автор. Максимум – литературный раб.

Пришла в себя. Кровавая рана улыбки становится чуть ближе.

– Умница… А я ведь знаю в кого. Не позовешь его на помощь? Такие мне тоже по вкусу. Даже жаль, что он тебе достался, хотя у нас профессиональной этикой запрещена нетерпимость, сразу штрафуют… у нас там одни моралфаги-толерасты. Так у вас говорят?

Женя зажмуривается. Она ведь права. За ним обещали сегодня зайти, с ним обещали выпить кофе, хотя вообще-то «Сладкое – это костыль для мозга, ешь фрукты». Ему вообще много чего обещают в последнее время хорошего, важного. Просто чтобы сделать его новую жизнь чуть лучше. И если сейчас еще и…

– Иди к черту.

Только бы он не пришел сейчас. С персонажами в этой сцене явно не церемонятся. Женя снова ворочается в стекле и пирожных, режет ладонь об осколки у каркаса витрины – но ноги не слушаются, вообще как неродные. И неожиданно, вспомнив все последние дни гребаной беготни и маеты, он ловит себя на мысли, что это даже хорошо. Внутренний ресурс уже почти всё, так откуда возьмется внешний?

– Ладно. – Точеные пальчики, паучьи лапки, тянутся к нему, снимают со щеки прилипшую половинку клубничной ягоды. – Тогда коротко и ясно. Я не хотела такого шума, не хотела хода дела, не хотела, чтобы ее имя звучало так часто, на такие разные голоса. – Миг, и клубника исчезает во рту. Натали морщится: то ли ей невкусно, то ли досадно. – Хотела как с Робертсоном. Но я должна была это предугадать: действие, противодействие, с Райского сада ничего не поменялось, кроме количества СМИ… Ты меня сделал. Зачем? Почему? Ее же не вернуть. А тебе до нас и не допрыгнуть.

Натали слегка пожимает плечиками – все прежнее презрение и мрачную веселость как рукой сняло. Чужой ушел, пришел задумчивый наблюдатель, делающий выводы, – и в этой перемене жути больше, чем в полете через несколько столов, случившемся по ленивому щелчку пальцев. Женя вглядывается в глаза Натали… или как ее на самом деле?.. Постоянно меняющие цвет, сейчас они – терракотовые колодцы.

– Потому что, представь себе, персонажам не нравится, когда их сливают. Выкидывают из окон, отправляют одних в бой против армии орков, награждают с бухты-барахты смертельными недугами или, – это не должно слететь с языка, но слетает, – распинают? Или это уже четвертая сте…

Удар в лицо снова встречает нежный стеклянный звон, а с ним и хруст. Желтый свет «Французской пекарни» начинает тревожно мерцать красными и черными вспышками. Или это мигает в голове? Там явно что-то взорвалось.

– Умница, – повторяет Натали в третий раз, теперь нежно, будто только что не челюсть вывихнула, а поцеловала. – Но давай-ка на этом остановимся. Не говори таких вещей. Никому и никогда. Ты даже не понимаешь, с какими большими мальчиками и девочками игра…

Ха-ха. Почему-то важно вспомнить, «Дисней» это или DreamWorks. Второе. Точно.

– Где она?.. – губы слушаются плохо, да и вопрос пустой. – Где… Варька?

Мир мигает все сильнее. Лицо напротив начинает расплываться.

– В лучшем из доступных ей мест, – неожиданно покладисто отзывается Натали. – Тебе и не снилось. И никогда не приснится. Тема закрыта. Не нарывайся больше, ладно? На самом деле это все, что мне велели тебе сказать.