Он, собственно, и не мог вслушиваться в отцовское бормотание. Слишком это было тяжело, все эти надежды на его славу великого врача. Он уже знал, что в медицинский не пойдет, и знал, что этим убьет отца, точнее, добьет, ведь первый удар, несомненно, нанесла мать, когда сбежала с автослесарем. А последний надлежало нанести ему – Семену, единственному и любимому сыну папы-профессора, твердо решившему стать автомобильным инженером. Это было точно такое же предательство, какое совершила мать, и Семен страшно мучился этой своей грядущей, хотя и невольной ролью Иуды.
Иногда его посещала мимолетная мысль, что и мать, возможно, была лишь щепкой, уносимой потоком, и что у каждого своя судьба, от которой не спастись, но это не делало ее поступок более благородным и, соответственно, не могло облагородить и его отказ от медицинского института.
Все решилось самым невероятным образом. Однажды отец нашел на Семином столе учебник для абитуриентов Бауманского, рассеянно полистал его, обдумывая, к чему бы это, после чего вдруг оглох и онемел.
Это было почти смешно, и Семен, пришедший на консультацию к папиному другу – профессору психиатрии – хихикал, как дурак, описывая то, что сам же непрерывно слышал от Лацке-старшего во время длинных и уютных дачных вечеров. Но как было не хихикать, если папаша не только молчал, но и смотрел на стену, не двигая глазами!
– Мне остается только подкрасться к нему ночью и понаблюдать, есть ли у него сны, – добавил Семен и хрюкнул от смеха.
Профессор-психиатр был совсем старый, он и не практиковал уже – Семена принял на дому. Его теперь трудно было удивить чем бы то ни было. Он просто сидел с невозмутимым видом, жевал губами и раздумывал, с чем же на самом деле столкнулся. Это могло быть редкое генетическое заболевание, вызывающие временные повреждения в некоторых участках мозга, и тогда оба: и сын, и папа – действительно глохли и переставали видеть сны. Это могло быть и редкое, также наследственное повреждение рассудка, симптомы которого – убежденность человека в немоте близких.
К сожалению, смерть к тому моменту унесла профессора-психоаналитика, так удачно придумавшего лечение автомобилем. Так что Лацке-старший не поправился. Он помолчал полгода и тихо отошел. Диагноз поставили обычный: инсульт. Семен похоронил отца, закопав вместе с ним последние воспоминания о мутном детстве, и спокойно поступил в МВТУ имени Баумана.
Ему было грустно, что папа умер, но он был счастлив.
Уже на третьем курсе он пришел к убеждению, что все эти истории с немотой – папины старческие фантазии, так сказать, предвестники инсульта, который и был единственной причиной папиного остолбенения и смерти. И что инсульт вполне все объясняет, а сам при этом объясняется жутким поступком матери, бросившей двух беззащитных мужчин ради какого-то автослесаря. И что отец очень сильно страдал, а он, Сема, не очень, потому что был ребенком. Он и правда не помнил каких-то особенных переживаний. Не помнил тоски, не помнил слез. Ничего этого не было – дети есть дети, они быстро отвыкают. И в нем не осталось никаких последствий материного предательства.
Как же он был изумлен, когда эти последствия обнаружил. И в чем! В собственном отношении к женщинам. То есть когда его начали любить и предлагать ему преданность, он стал принимать эти дары с немыслимой и, скорее всего, неутолимой жадностью.
Любовь и преданность женщин – вот что оказалось смыслом жизни. Любовь и преданность женщин, а вовсе не автомобили! Это озарение превратилось в чудесное качество любвеобильности Семена, которое очень высоко оценила первая полюбившая его. Следующие полюбившие уже не так однозначно воспринимали Семину благодарность за любовь. Ведь он брал всех, всех любил и никого – даже самых никудышных – бросить не мог. Конечно, гордые женщины уходили сами, не выдерживая его бесчисленных измен, но если женщина попадалась негордая, то она могла быть спокойна – Семен ее не бросит.
К тридцати пяти годам у успешного и красивого Семена Лацке образовался целый гарем, состоящий из главной жены, неглупой дочери очень богатого внешторговца, и четырех младших жен разных возрастов и внешних данных. Еще были наложницы, то есть женщины, насчет которых пока не было известно, смирятся ли они с ролью младших жен или гордо уйдут, и женщины-однодневки, которые вообще шли через папину дачу непрерывным потоком.
Верка не стала однодневкой и сразу пошла по разряду наложниц – она была слишком серьезной на этом своем служебном автомобиле, чтобы забыть ее после первой ночи. Но вот дальше – о, по меркам стамбульского гарема Верка сделала чудесную и почти небывалую карьеру, через месяц знакомства перейдя в ранг второй жены.
Семена поразила ее страстность. Он, конечно, догадывался, что женщины-начальницы особо не ломаются, а берут свое так же, как требуют выполнения плана. Она не кокетничала и не пыталась соблазнять, она вцепилась в него жаркими и горячими руками, но это не было похоже на грубость, это было похоже на нежность, дошедшую до температуры кипения.
«Изголодалась баба!» – догадался он.