— Да, — говорит он. — Так оно и было. Мне неприятно вам об этом говорить…
Я принимаю это известие как ожидаемый удар под ложечку. Тупая такая боль, и я знаю, что она пронзит меня так же остро, как в комнате ожидания вечером в пятницу. Но не сейчас. Сейчас просто удар кулаком в диафрагму, подтверждающий мои опасения. Я делаю несколько медленных вдохов.
Гюндерсен переводит взгляд со своих бумажек на меня. Интересно, как давно он узнал?… Мне вспоминаются обрывки наших разговоров. Когда мы сидели у меня в кабинете и он спросил, не было ли сложностей в наших с Сигурдом отношениях.
— Она познакомилась с Сигурдом, когда тот проектировал пристройку к дому ее родителей, — говорит Гюндерсен. — Они живут в коттедже на две семьи в Согне. Сигурду понадобилось пару раз съездить туда, чтобы замерить что-то, а ее родители были в отъезде и сказали, что дома будет Вера, впустит его. Ну и вот.
Я не хочу задумываться о том, что было дальше. Представлять себе, как все происходило. Я знаю, что, когда лягу спать сегодня вечером, да и потом каждый вечер в обозримом будущем, все равно буду мусолить эти мысли. Но сейчас нарочно думаю о других людях. О полицейских, обыскивавших дом в прошлый понедельник, рывшихся в ящиках с бельем, а я безучастно смотрела на них и пыталась понять, что же случилось. Знали они тогда? А Ян-Эрик и Томас? Они догадывались, что у Сигурда есть другая, звоня мне в тот вечер, когда он не приехал на дачу? А если так, то, наверное, и Юлия знала?
Гюндерсен покашливает.
— Так что, Сара, — и я надеюсь, вы не будете возражать против этого, — в вашем браке существовали сложности. Не мне судить, как поступать в такой ситуации — брак штука сложная, с этим никто не поспорит, — но, чтобы понять, как развивались эти отношения, я должен спросить себя: что заставило Сигурда завязать их? Взрослого человека, женатого, положительного? Со школьницей? Да, конечно, ей уже восемнадцать, по закону она совершеннолетняя. Но ведь она еще подросток! Не мне объяснять вам, почему так случилось; но если хотите знать, что я думаю по этому поводу, то Сигурд, видимо, был разочарован, что жизнь в браке сложилась не вполне так, как он представлял себе. Я с подобным сталкивался не раз. Особенно когда дело касается мужчин. Понимаете, отношения подразумевают массу того, что следует делать, каким быть, о чем иметь мнение. Тут и родители супруга, и жилье, и работа, и заработки. Так много поводов разочаровать друг друга… И разочароваться в себе. А тут появляется новый человек, молодой, открытый, ничего от тебя не требующий. Видящий в тебе одни достоинства, даже когда ты не прилагаешь к этому никаких усилий. Восхищающийся тобой и не настаивающий, чтобы ты зарабатывал больше, брал на себя больше, успевал больше. Если ты давно испытываешь недовольство собой, может возникнуть сильный соблазн повестись на столь лестное представление о себе самом. А если этот человек, эта женщина, к тому же молода и хороша собой, — тем более.
Вот как Гюндерсен трактует Сигурда. Я бы тоже видела его таким, если б смотрела со стороны? Не знаю. Мне только хочется спрятать лицо в ладонях. Я представляю себе его другие поездки на дачу с Томасом и Яном-Эриком. Вечер, от печки расходится тепло, они пьют пиво; Сигурд разгорячен. «Я вам сейчас такое скажу! Только обещайте: Саре ни слова!» Представляю ухмылку на лицах обоих: «Валяй, выкладывай; мы не проболтаемся…»
Гюндерсен продолжает:
— Начинается все с физической близости в Согне, когда ее родителей нет дома. Потом отношения развиваются. Электронная переписка, эсэмэски. Встречи у него в бюро поздними вечерами, когда остальные расходятся по домам; иногда в машине, а чаще всего на даче в Крукскуге, где им точно никто не помешает. Вера влюбляется без памяти. И вскоре убеждает себя, что они созданы друг для друга.
Между тем один из плюсов чуть ли не бесконечных возможностей осуществления коммуникации в наше время состоит в том, что остается масса следов. Мобильные технологии радикально изменили мою профессию. Теперь и речи нет о бесконечных поисках инкриминирующего письма, которое,