Терапевт

— Мы скоро заканчиваем. Задержались подольше, чем думали вначале. Пришлось слесаря ждать, и вообще… Но теперь все готово. Мы собираем инструмент, хотели бы уехать. А вы где? Далеко? Нужно же показать вам, как работает система.

— Да, конечно, — говорю я, глядя на часы: скоро шесть. — Я в Сместаде — если честно, я заснула; ночью-то не удалось выспаться… но не важно. Я прямо сейчас поеду домой, буду минут через двадцать. Максимум через полчаса.

— Отлично, — говорит Арилль.

Я сажусь в кровати, тру глаза с неприятным ощущением потерянности во времени; я спала глубоко, как ночью, проснулась — а вечер еще только начинается. Может быть, папа уже дома… Тягостное чувство, с которым я заснула, не ушло. Я предпочла бы не встречаться с папой сейчас. Сижу, прижав телефон к уху, и вдруг понимаю, что Арилль все еще слушает. Не может решить, продолжать разговор или нет.

— Что-то еще? — спрашиваю я.

— Да, — откликается он, — да, еще одно.

И снова замолкает. Я потираю лицо рукой и жду.

— Хотел спросить… Вы в курсе, что в вашем доме установлено оборудование наблюдения?

— Че… чего?!

— Ну знаете, камеры. И микрофоны. Видео- и аудионаблюдение. Я спрашиваю, потому что вы ведь и сами могли их установить…

— Что вы такое говорите, — лепечу я, — я не понимаю, что вы такое говорите…

— Мы обнаружили оборудование наблюдения, — повторяет Арилль. — Камеру в прихожей, камеру и микрофон на кухне. Если они не ваши, то, значит, кто-то за вами следит.

— О господи, — говорю я и потом очень долго не говорю ничего.

— С вами всё в порядке? — спрашивает Арилль.

Я представляю себе сто всяких ситуаций. Я жду Сигурда. Я пью кофе на кухне. Может быть, ковыряю в носу. Юлия разгуливает по дому. Анника пытается разговорить меня. Гюндерсен выкладывает на кухонный стол ордер на обыск. Всевозможные сокровенные, интимные вещи. Я не спускалась в неглиже взять чего-нибудь поесть? Не напевала? Не поправляла трусы под одеждой, не чесала в паху? Оплакивала Сигурда, бушевала, била посуду?

— А вы не знаете, давно они там? — в конце концов невнятно бормочу я.

— Невозможно определить, — отвечает Арилль. — Может, два дня, а может, и два месяца.

— А это не полиция? — бурчу я себе под нос.

— Сомневаюсь. У них оборудование получше. А такие штуковины кто угодно может раздобыть. За пару сотен крон. В Осло не один такой магазин, и в Интернете тоже можно заказать.

Какой ужас. Кто угодно может их раздобыть… Я прокашливаюсь. Делаю глубокий вдох и начинаю сначала.

— Арилль, а вы весь дом осмотрели?

— Подвал и первый этаж — очень тщательно.

— Можно попросить вас об одной вещи? Вы не могли бы обыскать весь дом? Как можно внимательнее осмотреть все помещения? Я оплачу все дополнительное время. Просто для меня важно, чтобы никто не мог за мной шпионить.

— Разумеется.

— Я скоро приеду.

— Хорошо.

Я так дрожу, что, когда встаю и иду по комнате, у меня подгибаются колени. Если мне и до того не хотелось наткнуться на отца, то теперь и подавно. Два дня или два месяца… Для кухонной суеты два месяца — это вечность; столько всего можно узнать обо мне, о нас, шпионя за нами два месяца! О чем мы разговариваем. О чем мы не разговариваем. Все неловкие паузы, все недосказанные истории, на которые собеседник не откликнулся; то ли вопросы, то ли упреки; попытки шутить, которые не в состоянии скрыть тягостное настроение. Остающиеся безответными. Я пристаю к Сигурду с вопросом: «Ты скоро будешь ложиться?» Не отрывая глаз от экрана компьютера, он бросает: «Да, скоро». И после этого не шевелится еще два часа. И вот кто-то сидит и смотрит на все это…

Я крадучись спускаюсь по лестнице. Тишина, но я знаю, что папа дома. Вижу в прихожей выходные туфли, кроссовки, лыжные ботинки. А теперь еще и пару зимних сапог. Я сую ноги в свои и потом, заслышав шаги, хватаю куртку, распахиваю дверь и пулей выскакиваю из дома. Быстрым шагом иду к калитке. В памяти всплывает мой побег из квартиры Аткинсонов. Выйдя за калитку, я пускаюсь бегом.

* * *

Главное — не поддаться страху. Главное — сохранить самообладание, попытаться понять происходящее. Стоит хорошенько подумать, и узнаешь многое. Например, когда я сегодня утром рассказала Гюндерсену о пропавшем револьвере старого Торпа, тот спросил меня, вкрадчиво так, не забыла ли я еще что-нибудь. Другое оружие, спросил он. Охотничьи ружья там или огнеметы? Старинные, изящно украшенные орудия пыток? Какие-нибудь замысловатые системы наблюдения? Я истолковала это как сарказм. Повесила трубку в уверенности, что он теряет терпение от разговоров со мной. Однако странный же у него был ход мыслей… Начал с револьвера, потом перешел на огнеметы и орудия пыток, и, наконец, на системы наблюдения… Почему он подумал о них? Какое это имело отношение к делу?

Я на станции «Сместад». Табло показывает, что поезд в моем направлении ожидается через пять минут. Чуть в стороне стоит кучка молодых ребят, увлеченно болтающих о чем-то своем; больше никого, и я думаю: какого черта! Звоню.

— Гюндерсен, — откликается он.

— Это что такое было с системами наблюдения? — спрашиваю я.

— Что, Сара?

— Зачем в моем доме камеры наблюдения?