3) С некоторых пор вы стали очень осведомлённой, однако не выказывайте этого, и если какой-нибудь улан скажет вам (…..), не смейтесь, не жеманьтесь, не обнаруживайте, что польщены этим; высморкайтесь, отвернитесь и заговорите о чём-нибудь другом.
4) Не забудьте о последнем издании Байрона».
После этих полушутливых наказов Пушкин перешёл к главному — к тому, ради чего, собственно, и потревожил девушку: «Каждую ночь гуляю я по саду и повторяю себе: она[57]
была здесь — камень, о который она споткнулась, лежит у меня на столе, подле ветки увядшего гелиотропа, я пишу много стихов — всё это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что это совсем не то».Далее поэт писал о чувствах, не имевших никакого отношения к Вульф, которой он наказывал: «Скажите ей, если в её сердце нет скрытой нежности ко мне, таинственного и меланхолического влечения, то я презираю её, — слышите? — да, презираю, несмотря на всё удивление, которое должно вызвать в ней столь непривычное для неё чувство.
Проклятый приезд! Проклятый отъезд!»
Словом, письмо Вульф!
Отметим сразу, больше никаких писем Анна Николаевна не получала, хотя сохранилось шесть её обращений к поэту, которые не требовали ответа.
«Я не буду жить до этой минуты»
Неудача с А. Керн взбудоражила Пушкина — к отказам женщин он не привык. Возбуждённая страсть требовала удовлетворения, и Александр Сергеевич решил отыграться на Вульф, беззащитной девушке с сердцем, открытым поэту. Вот что писал по этому поводу П. К. Губер, автор исследования «Дон-Жуанский список А. Пушкина»: «С январём и февралём 1826 года связан один из самых нехороших поступков, который мы знаем за Пушкиным. В эти месяцы завязался его роман с Анной Николаевной Вульф, и, при всём желании, нельзя не признать, что его роль при этом была совершенно предосудительна».
С присущим ему «бесстыдным бешенством желаний» Пушкин стал домогаться Анны. Но не тут-то было: гордая и своенравная девушка, обиженная прежним невниманием поэта и всплеском его страсти к А. Керн, как говорится, держала оборону. Александр Сергеевич, уязвлённый до глубины души, с немалым раздражением писал:
Это, конечно, лирика, рассчитанная на неопытность девушки. Пушкин в это время жил с Ольгой Калашниковой и, по наблюдению И. И. Пущина, был вполне удовлетворён этим:
— Вошли в нянину комнату, где собрались уже швеи. Я тотчас заметил между ними одну фигуру, резко отличавшуюся от других. Не сообщая, однако, Пушкину моих замечаний, я невольно смотрел на него с каким-то новым чувством…
Домогательство поэта быстро уловила Прасковья Александровна и от греха подальше увезла дочь в село Малинники Тверской губернии, что сыграло на руку Александру Сергеевичу. В начале марта Анна Николаевна со слезами на глазах писала любимому:
«Я долго колебалась, писать ли вам. Но так как размышления никогда мне не помогают, я кончила тем, что уступила желанию вам написать. Но как начать и что я вам скажу? Я боюсь дать воли моему перу. Боже, почему я не уехала раньше, почему — но нет, мои сожаления ни к чему не послужат — они будут, может быть, лишь торжеством для вашего тщеславия; весьма возможно, что вы уже не помните последних дней, которые мы провели вместе.
Знаете ли вы, что я плачу, когда пишу к вам? Меня это компрометирует, я чувствую, но это сильнее меня; я не могу с собою сладить. Должна ли проклинать или благословлять Провидение, пославшее вас на моём пути в Тригорском?
Не думайте, однако, что у меня здесь никого нет, напротив, я нашла очаровательного кузена, который меня страстно любит и не желает ничего лучшего, как доказать это по вашему примеру, если бы я захотела. Это не улан, как, может быть, вы готовы предположить, но гвардейский офицер, очаровательный молодой человек, который ни с кем мне не изменяет; слышите ли? Он не может примириться с мыслью, что я провела столько времени с вами — таким страшным развратником. Но увы! я ничего не чувствую при его приближении: его присутствие не вызывает во мне никаких чувств. Я всё время ожидаю письма от вас. Какой радостью это было бы для меня! Однако я не смею просить вас об этом».
Добившись своего, Пушкин вернулся в Михайловское, а Анна мучилась над вопросом: не изменит ли он теперь к ней своё отношение? «Почему я не рассталась с вами теперь с таким же равнодушием, как тогда? Я говорю о вас как можно меньше, но я печальна и плачу, и, однако, это очень глупо, ибо я уверена, что, поскольку дело касается вас, вы думаете уже обо мне с величайшим равнодушием и, может быть, говорите про меня ужасные вещи, между тем как я!..
Прощайте, я вам делаю гримасу».
Анна несколько дней не отправляла письмо и 8 марта сделала к нему добавление: