Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

«Прошло уже несколько времени с тех пор, как я написала к вам это письмо; я не могла решиться отослать его к вам. Боже! постановлено, что я остаюсь здесь. Вчера у меня была очень оживлённая сцена с матерью по поводу моего отъезда. Она сказала перед всеми моими родными, что решительно оставляет меня здесь, что я должна остаться и что она не может взять меня с собой, ибо, уезжая, всё устроила так, чтобы оставить меня здесь. Если бы вы знали, как я опечалена. Я, право, думаю, что она хочет одна покорить вас и оставляет меня здесь из ревности. Надеюсь, однако, что это продлится только до лета: тётя поедет тогда в Псков, и мы вернёмся вместе с Нэтти[58].

Евпраксия пишет мне, будто вы ей сказали, что забавлялись в Пскове — уж не со мною ли? что вы за человек тогда, и какой дурой была я! Боже, если я получу письмо от вас, как я буду довольна; не обманывайте меня, во имя неба, скажите, что вы меня совсем не любите, тогда, быть может, я буду спокойнее. Я взбешена на мать. Что за женщина, в самом деле! В конце концов, в этом вы тоже виноваты.

Прощайте; что вы скажете, прочтя это письмо; если вы напишете мне, отправьте письмо через Тренера; это будет надёжнее. Я не знаю, как адресовать это письмо, я боюсь, что в Тригорском оно попадёт в руки мамы».

Анна сожалела о случившемся и в то же время колебалась, что это: проклятие или благословение свыше? Наивную и простодушную девушку буквально пришибло сообщение сестры о том, что после отъезда из Малинников Пушкин «забавлялся в Пскове». «Уж не со мной ли?» — спрашивала она себя, трепеща от возможных разговоров и сплетен[59]. Словом, к терзаниям Анны о неопределённости отношения к ней поэта прибавился страх за разглашение её мучительный тайны.

Между тем Пушкин не считал нужным поддержать девушку, и, не дождавшись ответа на своё письмо, Анна отправила ему второе:

«Если вы получили моё письмо, во имя неба, разорвите его! Мне стыдно за своё безумие, никогда не посмею я поднять глаз на вас, если вас снова увижу. Мама уезжает завтра, а я остаюсь здесь до лета; по крайней мере, я так надеюсь. Если вы не боитесь компрометировать меня перед моей сестрой (а вы это делаете, судя по её письму), то очень прошу вас не ронять меня в глазах мамы. Сегодня она подсмеивалась над нашим прощанием во Пскове, находя его чересчур нежным.

— Он, — говорит она, — думал, что я ничего не замечаю.

Впрочем, вам нужно только казаться таким, как вы есть, чтобы разубедить её и доказать, что вы даже не замечаете моего отсутствия. Какая волшебная сила пленила меня! Как вы умеете разыгрывать чувства! Я согласна с моими кузинами, что вы крайне опасный человек, но я постараюсь стать благоразумной.

Ради бога, разорвите моё письмо…»

Анна вся в сомнениях. Она осуждает поведение Пушкина (хвастовство перед Евпраксией), но не в силах освободиться от своего наваждения — любви к поэту.

…В середине апреля Александр Сергеевич ответил Анне (это письмо не сохранилось), и обрадованная девушка писала ему:

«Боже! какое чувство испытала я, читая ваше письмо, и как была бы я счастлива, если бы письмо сестры не примешало горечи в мою радость. Я была бы довольна вашим письмом, если бы не помнила, что вы писали такие же письма, и даже более нежные, в моем присутствии А. К., а также Нэтти. Я не ревнива, верьте мне, если б я была ревнива, моя гордость скоро бы восторжествовала над чувством; и, однако, я не могу не сказать вам, как сильно меня оскорбляет ваше поведение. Как?

Получив моё письмо, вы восклицаете: ах, Господи, что за письмо! словно от женщины! и бросаете его, чтобы читать глупости Нэтти; вам не хватало только сказать, что вы находите его слишком нежным. Нужно ли говорить, как это меня оскорбляет; сверх того, сказать, что письмо от меня, значило сильно меня компрометировать. Сестра была очень этим обижена и, опасаясь огорчить меня, рассказывает обо всём Нэтти. Эта последняя, которая не знала даже, что я к вам писала, изливается в упрёках на недостаток дружбы и доверия к ней; вот что наделали вы сами, вы, который обвиняет меня в опрометчивости! Ах, Пушкин, вы не стоите любви, и я была бы счастливее, если бы раньше оставила Тригорское и если бы последнее время, которое я провела там с вами, могло изгладиться из моей памяти. Как вы не поняли, почему я не хотела получать от вас писем вроде тех, которые вы писали в Ригу. Этот слог, который задевал тогда только моё тщеславие, растерзал бы теперь моё сердце.