Тогдашний Пушкин не был для меня тем, к которому я пишу теперь. Разве вы не чувствуете этого различия? Это было бы очень унизительно для меня; я боюсь, что вы меня не любите так, как должны были бы любить; вы раздираете и раните сердце, цены которому не знаете; как бы я была счастлива, если бы обладала той холодностью, которую вы предполагаете во мне! Никогда в жизни я не переживала такого ужасного времени, как нынче; никогда я не чувствовала душевных страданий, подобных тем, которые я теперь испытала, тем более что я должна скрывать все муки в моём сердце. Как я проклинала мою поездку сюда! Признаюсь, что последнее время, после писем Евпраксии, я хотела сделать всё возможное, чтобы попытаться забыть вас, так как я очень на вас сердилась».
А в новом письме опять рискнула распалить любимого напоминанием о своих поклонниках:
«Относительно кузена; моя холодность оттолкнула его, и, кроме того, явился другой соискатель, с которым он не смеет мериться силами и которому вынужден уступить место: это Анреп, который провёл здесь последние дни. Нужно признаться, что он очень красив и очень оригинален; я имела честь и счастье покорить его. О, что до него, то он вас даже превосходит, чему я никогда бы не могла поверить, — он идёт к цели гигантскими шагами; судите сами: я думаю, что он превосходит вас даже в наглости. Мы много говорили о вас; он, к моему большому удивлению, повторил несколько ваших фраз, например, что я слишком умна, чтобы иметь предрассудки. Чуть ли не в первый день он хватает меня за руку и говорит, что имеет полное право поцеловать её, так как я ему очень нравлюсь. Заметьте, сударь, прошу вас, что он не ухаживал и не ухаживает здесь ни за кем другим и не повторяет мне фраз, сказанных другой женщине; напротив, он ни о ком не заботится и следует за мной повсюду; уезжая, он сказал, что от меня зависит заставить его вернуться. Однако не бойтесь: я ничего не чувствую по отношению к нему, он не произвёл на меня никакого эффекта, тогда как одно воспоминание о вас меня волнует.
Я очень боюсь, что вы совсем не любите меня; вы чувствуете лишь преходящие желания, которые столько других испытывают не хуже вас».
И заключает свою исповедь вопросом:
«Знаете ли вы, я всё время боюсь, что вы найдёте моё письмо слишком нежным, и не говорю вам всего, что чувствую. — Вы говорите, что ваше письмо пошло, потому что вы меня любите: какая нелепость! Особенно для поэта; что, как не чувство, делает нас красноречивыми.
А теперь прощайте. Если вы чувствуете то же, что и я, то я довольна. Боже, думала ли когда-нибудь, что напишу подобную фразу мужчине? Нет, я её вычёркиваю. Ещё раз прощайте, я вам делаю гримасу, так как вы это любите. Когда мы увидимся? Я не буду жить до этой минуты».
Итак, Пушкин уверял Анну, что любит её, но тем, как держался с ней, давал девушке повод усомниться в этом, вызывая душевные терзания и муки. Анна не испытывала недостатка в поклонниках, которые, кстати, были и внимательнее, и привязчивее по отношению к ней, поэтому её уязвлял стандартный стиль ухаживания Александра Сергеевича, о чём она судила по письмам поэта к А. Керн.
Анна страдала от своих сомнений и от того, что должна была скрывать свои душевные переживания и жила ожиданиями писем поэта, которого продолжала любить вопреки всем своим сомнениям.
Письмо от 2 июня Вульф начала с упрёка: «Я наконец получила ваше письмо вчера. Почему вы не писали мне так долго? Разве вы не могли этого сделать из Пскова? Как слабы оправдания, которые вы мне всегда приводите».
Действительно, Александр Сергеевич несколько позадержался с ответом «любимой», но на это были серьёзные основания, которые в своём письме он привести не мог: занимался устройством беременной Ольги Калашниковой — отослал её из Михайловского в Болдино, подальше от людских глаз и сплетен. Но вернёмся к стенаниям нашей страдалицы:
«Все, что вы пишeте об Анрепе, мне в высшей степени не нравится и оскорбляет меня двояким образом; предположение, что он сделал что-то больше, кроме поцелуя руки, оскорбительно для меня с вашей стороны, а слова это всё равно обижают меня в другом смысле. Я надеюсь. вы достаточно умны, чтобы почувствовать, что этим вы выказываете своё равнодушие ко всему, происшедшему между мною и им. Это не особенно мило. Я заметила, что он превосходит вас в смысле наглости не по его поведению со мной, но по его манере держаться со всеми и по его разговору в обществе…
Всё время я была очень больна и теперь ещё испытываю недомогание. Как я удивилась, получив однажды большой пакет от вашей сестры; она мне пишет совместно с А. К.; они в восторге одна от другой. Лев пишет мне тысячу нежностей в том же письме, и, к моему удивлению, я нашла там также несколько строк от Дельвига, которые доставили мне много удовольствия. Мне, однако, кажется, что вы чуть-чуть ревнуете ко Льву.