Эта мысль родилась у Пушкина в связи с вынужденной необходимостью прибегнуть к услугам человека с весьма мрачной репутацией и далеко не отвечавшего его моральным принципам. Кликали эту одиозную личность Фёдором Толстым Американцем.
Фёдор Иванович был человеком незаурядным. Завзятый дуэлянт, он поучаствовал в войне со Швецией, вышел в отставку, но летом 1812 года возобновил службу, вступив добровольцем в Московское ополчение. В Бородинском сражении был ранен в ногу и не без задней мысли («голова, какой в России нету») демонстрировал свою рану высокому начальству. Д. В. Давыдов вспоминал:
— Ермолов, проезжая после сражения мимо раненых, коих везли в большом числе на подводах, услышал знакомый голос и своё имя. Обернувшись, он в груде раненых с трудом мог узнать графа Толстого, который, желая убедить его в полученной им ране, сорвал бинт с ноги, откуда струями потекла кровь. Ермолов[94]
исходатайствовал ему чин полковника.Представление о повышении Фёдора Ивановича в чине подписал Н. Н. Раевский. В нём сказано о Толстом: «Командуя батальоном, отличился своею храбростью, поощрял своих подчинённых. Когда же при атаке неприятеля на наш редут ранен Ладожского полка шеф полковник Савоини, то, вступая в командование полка, бросался неоднократно с оным в штыки и тем содействовал в истреблении неприятельских колонн, причём ранен пулею в ногу».
Через месяц Толстой вернулся в строй и участвовал в сражениях при Тарутине, Малоярославце и Красном. В каждом из них Фёдор Иванович «отличил себя мужеством» и был представлен к ордену Святого Владимира IV степени с бантом.
О дальнейшем боевом пути Толстого сведений не сохранилось. Известен лишь финал его воинской службы. В «пашпорте» Фёдора Ивановича сообщается: «А сего 1816 года марта 16-го дня по Высочайшему Его Императорского Величества повелению за раною уволен от службы с мундиром, во свидетельство чего ему сей пашпорт дан из Инспекторского департамента Главного штаба в С.-Петербурге марта 27-го дня 1816 года. Подлинный подписали: дежурный генерал генерал-адъютант Закревский, начальник отделения военный советник Киселёв».
Что-то в этом хладнокровном убийце импонировало многим из его знаменитых современников. В. А. Жуковский говорил о Толстом:
— В нём было много хороших качеств. Мне лично были известны только хорошие. Всё остальное было ведомо только по преданию, и у меня к нему всегда лежало сердце.
Друзьями этого носителя «хороших» качеств были К. Н. Батюшков, Д. В. Давыдов и П. А. Вяземский. Последний писал о своём приятеле:
То есть, даже по мнению друга, Толстой был человеком неуравновешенным, крайне эгоистичным и абсолютно безнравственным — «на свете нравственном загадка» (какая уж тут загадка при убийстве одиннадцати (!) человек!).
В юности Александр дружил с ним. Толстой ради шутки пустил по Петербургу слух, что поэта за его вольнолюбивые стихи высекли. Пушкин узнал об этом, уже будучи в Бессарабии. Все годы ссылки он жил с мыслью отмщения обидчику. Случай рассчитаться с Толстым представился только в сентябре 1826 года. После возвращения в Москву из Михайловского Пушкин сразу поручил С. А. Соболевскому, у которого жил, передать вызов Толстому. В тот момент завзятого дуэлянта в городе не оказалось. Друзья поэта, понимая, что у Александра Сергеевича есть много шансов стать двенадцатым в «расстрельным» списке его противника, приложили максимум усилий, чтобы примирить недругов.
И вот пришёл день, когда Пушкину пришлось обращаться к Фёдору Ивановичу за помощью: он направил Американца сватом к матери Натальи Гончаровой. Та, зная кровавую репутацию Толстого и боясь за сыновей, не посмела отказать ему, но ответила неопределённо: Наташа слишком молода, надо подождать.