Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Да, Орлов избежал участи декабристов — помог брат, Алексей Фёдорович, ближайшее лицо к царю. Но Николай I вскоре пожалел о проявленной слабости, молвив как-то сокрушённо:

— Михаила Орлова следовало повесить первым.

Российский самодержец так никогда и не простил помилованного, обрёкши его на политическую и административную бездеятельность. Очень энергичный и деятельный Михаил Фёдорович напрасно пытался добиться какого-либо служебного назначения.

Повсюду стесняемый в своих действиях и порывах Орлов писал А. Н. Раевскому, старшему сыну героя Отечественной войны 1812 года: «Я чувствую довольно силы в самом себе, чтобы служить не для карьеры, а из гражданского долга. Ведь чего я в сущности хочу? Несколько более широкой деятельности, потому что я чувствую в себе больше способностей, чем могу применить в моей обстановке».

Отрешённость от гражданской деятельности привела к ранней гибели (в пятьдесят четыре года) этой незаурядной личности. Михаил Фёдорович скончался 19 (31) марта 1842 года, в день 28-й годовщины капитуляции Парижа, в самый знаменательный день его в общем-то несостоявшейся жизни. Это чутко почувствовал А. И. Герцен, писавший: «Несчастное существование от того только, что случай хотел, чтобы он родился в эту эпоху и в этой стране».

* * *

Кстати, к вопросу об известности Пушкина в начале 1820-х годов.

Из захолустного Кишинёва Александр Сергеевич часто сбегал в Одессу и любил побродить по её окрестностям. Как-то оказался в расположении артиллерийской роты и с интересом стал рассматривать орудия. К нему подошёл молодой офицер и поинтересовался, как он очутился в воинской части, и попросил назвать своё имя.

— Пушкин, — ответил поэт.

— Пушкин! — воскликнул офицер. — Ребята, пали!

Раздался залп. Сбежавшиеся офицеры поинтересовались причиной пальбы.

— В честь знаменитого гостя, — отвечал офицер, — вот, господа, Пушкин!

Несколько смущённого поэта повели к палаткам. Скоро появилось шампанское, и начался пир.

Инициатором необычной встречи поэта оказался Пётр Андреевич Григоров (1804–1851). Пушкинисты проследили его недолгую жизнь: из дворян Елецких, подпоручик конной артиллерии. В тридцать лет неожиданно постригся в монахи под именем отца Порфирия и ушёл в Оптину пустынь. В монастыре Григоров познакомился с Н. В. Гоголем. Писатель говорил о нём:

— Он славный человек и настоящий христианин; душа его такая детская, светлая, прозрачная! Он вовсе не пасмурный монах, бегающий от людей, не любящий беседы. Нет, он, напротив того, любит всех людей, как братьев; он всегда весел, всегда снисходителен.

В Оптиной пустыни бывший офицер провёл почти треть своей жизни. Там и похоронен. Могила его сохранилась до наших дней. На памятнике над ней начертано: «На сём месте погребено тело монаха Порфирия (Петра Александровича Григорова), конной артиллерии поручика, 47 лет от роду».

Первый декабрист

В формуляре Владимира Федосеевича Раевского есть такой вопрос: «Во время службы своей в походах и у дела против неприятеля где и когда был?» Ответ: «1812 года в российских пределах при отражении вторгнувшегося неприятеля: против французских и союзных с ними войск августа 7-го под селением Барыкино, 26-го — под селом Бородино».

Позднее Раевский писал о втором из названных им дней: «Я составлял единицу в общей численности. Мы, или, вернее сказать, все вступили в бой с охотою и ожесточением против нового Аттилы. О собственных чувствах я скажу только одно: если я слышал вдали гул пушечных выстрелов, тогда я был не свой от нетерпения и так бы и перелетел туда. Полковник это знал, и потому, где нужно было послать отдельно офицера с орудиями, он посылал меня.

Под Бородином я откомандирован был с двумя орудиями на „Горки“. Под Вязьмою также я действовал отдельно, после Вязьмы — четыре орудия. Я получил за Бородино золотую шпагу с надписью „За храбрость“ в чине прапорщика; Аннинскую — за Вязьму; чин подпоручика — за 22 сентября и поручика — за авангардные дела. Тогда награды не давались так щедро, как теперь. Но я искал сражений не для наград только, я чувствовал какое-то влечение к опасностям и ненависть к тирану, который осмелился вступить в наши границы, на нашу родную землю».

Бородинская битва была памятна для Раевского не только почётной наградой, но и стихотворением «Песнь воинов перед сражением».

Ужель страшиться нам могилы?И лучше ль смерти плен отцов,Ярем и стыд отчизны милойИ власть надменных пришлецов?

— спрашивал семнадцатилетний подпоручик и так отвечал на свой вопрос:

Но, други, луч блеснул денницы,Туман редеет по полям,И вестник утра, гром, сторицейЗовёт дружины к знаменам.К мечам! Там ждёт нас подвиг славы,Пред нами смерть, и огнь, и гром,За нами горы тел кровавыхИ враг с растерзанным челом.