Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова

Все вроде бы было логично. И даже отпечатки пальцев, обнаруженные на рукояти «Вальтера» и снятые с Губченкова, были идентичны. Ведь мог же предусмотрительный Кургузов быстренько стереть свои «пальчики» и, прежде чем сунуть пистолет в карман Сохатого, приложить его руку к рукояти? Мог! И еще раз — мог. Времени у него на это было более чем предостаточно. Правда, в этой версии смущало одно: на внутренней стороне планки пистолета были обнаружены отпечатки пальцев, которые не могли принадлежать ни Кургузому, ни его корефану.

Крути, не крути, но был еще некто третий, кто мог хранить у себя этот пистолет и заботиться о нем, поддерживая в надлежащей сохранности.

Дальше этого Вячеслав Иванович так и не смог продвинуться — начинались сплошные вопросы, версии и предположения, порой взаимоисключающие друг друга.

Ввели Губченкова. Отпустив милиционера, Грязнов прошел к столу и только после этого кивнул ему на привинченный к полу табурет:

— Чего стоять, Петр Васильевич, присаживайтесь. Как говорится, в ногах правды нет.

— С вами присядешь… — насупленно пробормотал тот, однако на табурет все-таки сел. Осторожно, словно боялся запачкаться о вытертые дощечки.

А пока он шел от двери, в памяти Грязнова всколыхнулись вдруг сотни, если не тысячи подобных бесед и допросов, и он уже более профессионально смог рассмотреть и оценить мужика.

Размашистые плечи, широкая, выпуклая грудь. По бокам определенно сильного туловища свисали мощные кисти рук.

И он невольно подумал о Кургузове, который умудрился вырубить этого заматеревшего, набравшего полную силу лося. Лиловые полукружья под заросшими жесткой щетиной скулами наглядно говорили о том, что досталось этому мужику неплохо.

— Что-то я того… не понял вас? — Грязнов пожал плечами. — Я вас приглашаю присесть, а вы…

— А чего тут понимать? — Губченков зыркнул пронзительно колючим взглядом. — Поначалу этак мягонько — «присаживайтесь», а потом — нары на зоне.

— Что ж, бывает и такое, — не мог не согласиться с ним Грязнов. — И насколько я вас понимаю, вы возмущены действиями хабаровской милиции и считаете, что задержаны без основания?

— А хрен ли тут считать! — взвился Губченков, вскакивая. — Основания!.. Какие тут основания?!

— Да вы уж сидите, — попытался успокоить его Вячеслав Иванович. — Сидите.

— Ага, — чуть спокойнее пробормотал Губченков, снова опускаясь на стул. Чувствовалось, он еще не знает, кто перед ним сидит, и оттого не знает, какую избрать тактику. В конце концов, видимо, решил держаться уже наработанной позиции. — Так вот я и говорю: какие тут могут быть основания, если ни за что ни про что хватают человека, и вместо того чтобы разобраться, что к чему — в кутузку? В конце концов, мы тоже не лыком шиты, школы кончали и кое-чему обучены. И предупреждаю: не отпустите по-хорошему, в краевую прокуратуру жаловаться буду. А там не примут жалобу, до Москвы дойду!

Слушая вполуха привычную, давно отработанную, а потому довольно скучную и в то же время нахрапистую болтовню, Вячеслав Иванович словно возвращался в свое милицейское прошлое и уже чисто профессионально изучал Сохатого, думая об одном. Мог ли этот человек настолько хладнокровно добить вторым, то есть контрольным выстрелом Шаманина? А если мог, то откуда у него появился уже «замаранный» «Вальтер», следы которого ведут в Москву?

Видимо, не обладая свойственной многим незаурядным преступником фантазией, которых приходилось когда-то допрашивать Вячеславу Грязнову, Сохатый стал повторяться, и когда все это начало надоедать, Вячеслав Иванович негромко прихлопнул ладонью по столу и также негромко произнес:

— Еще не устали, Петр Васильевич? А я, должен признаться, устал немного. Так что давайте-ка теперь по существу.

До поры до времени он решил не представляться, заставляя тем самым волноваться Сохатого.

— Итак, первое — пистолет!

Он даже не успел задать вопрос, как тут же, словно сжатая пружина, вскинулся Сохатый.

— Опять?! — истерично выкрикнул он. — Пистолет?! А я-то думаю: чего-то следак из прокуратуры два часа меня мытарил, про какой-то «Вальтер» выспрашивал? А теперь по второму кругу пошли?.. — Он вскочил со стула, и его неприятножелтое лицо налилось откровенной злобой. — Пистолет! «Вальтер»! Да пошли бы вы все!..

— Тише, тише, — осадил его Грязнов. — Я ведь тоже могу кулаком по столу врезать.

Однако Сохатый словно не слышал его.

— Тише? Да какое, к чертовой матери, «тише», когда вы мне статью шьете? Ствол я, видите ли, с собой таскал! Не видел, понимаешь ты, в глаза не видел никакого ствола! И тот, кто мне этот ствол в карман сунул, тот пускай и отбрехивается. А то ишь ты, «тише»… — с клокочущим ненавистью хрипом выдавил он.

Этот эмоциональный всплеск не мог не произвести должного впечатления, и Грязнов вдруг почувствовал, как ломается еще не до конца сформировавшееся мнение о Сохатом.