Тихий домик

Ваненков снарядился поехать в деревню и вернулся с сеном.

Коров было всего пять. Но и этого хватило — больные и ослабленные дети могли пить молоко.

Но больных не только не уменьшилось, а становилось все больше. Тишков не мог понять, в чем дело: вроде и с голоду совсем не помирают, и лекарствами Лидия снабжает их регулярно. А дети болеют…

— Совершенно неожиданные и непонятные симптомы!.. — говорила Тишкову Зина. — То вдруг сыпь какая-то выскакивает, то сердце схватывает, то ноли отнимаются… Я даже стала косо поглядывать на эти лекарства…

— Лекарства хоть и трофейные, а все же лекарства, — ответил Тишков. — Я смотрел: в пачках запечатаны, в ампулах запаены. Все честь по чести, как полагается…

— Казалось бы, самые обыкновенные простудные болезни вдруг начинают протекать так, будто дети больны совершенно другими, сложными заболеваниями…

— Кто сейчас особенно плох, по-вашему?

— Да вот Коля, которого мы тогда подобрали на станции Городок… Казалось, вначале — обыкновенная простуда. А теперь и сыпь какая-то появилась, и опять эти сердечные спазмы…

— Что говорит Лидия?

— Говорит, что это пройдет. Ей только нужно сходить в Верино за лекарствами…

— Как быстро у нее расходуются лекарства!

— Да ведь она приносит их чуть-чуть…

— Хорошо, пусть идет…

* * *

В тот же день в полдень тишину, окружавшую детский дом, прорезала вдруг веселая немецкая песня.

Разведчики донесли со своих постов, что по дороге к детскому дому движется странная колонна. Во главе ее едет черная легковая машина, в которой сидит человек в форме майора, окруженный офицерами. За ним едут три грузовика, в которых сидят солдаты, и к автомату каждого из них привязан воздушный шарик.

— Что это за маскарад? — забеспокоился Тишков.

Он распорядился, куда прятаться всем мужчинам и детям-евреям. А Лене и Зине сказал:

— Будьте внимательнее!

— Что они затевают?.. — с беспокойством спросила Зина.

— Слушаться во всем Рыжеволову! — приказал Тишков.

Между тем колонна гитлеровцев медленно приближалась к детскому дому.

Шрейдер несколько раз сам высовывался из машины и подбадривал поющих солдат.

— Веселее, веселее!.. — кричал он. — И непринужденнее, непринужденнее…

Так, со звуками губных гармоник и веселой песенки, улыбающиеся, подъехали солдаты к усадьбе детского дома.

Однако выходить из бронированной машины Шрейдер боялся. Он послал в разведку двух офицеров.

Они, оба долговязые, шли развязно, легко. Разумеется, они не вытащили пистолетов. Но из машин на всякий случай на дом навели пулеметы.

В доме их встретили только женщины. Офицеры улыбнулись, и один из них сообщил:

— Нам стало известно, что ваш детский дом остался, чтобы служить на благо великой Германии. Это очень похвально. Сегодня вы увидите, что такое есть немцы, что такое есть наш фюрер. К вам в гости приехал сам комендант Верино майор Шрейдер…

— Что вам от нас нужно? — спросила Рыжеволова.

— О! Мы пришли помочь. Мы пришли воспитывать ваших детей в духе восхищения великой Германией, восхищения перед фюрер Адольф Гитлер…

Рыжеволова никак не могла понять, что задумали эти на вид такие приветливые, улыбающиеся враги. Но она решила, что сердить их не надо. Поэтому тоже улыбнулась и ответила:

— Ну что ж, милости просим…

— Ах!.. — воскликнул один из офицеров. — Я знаю, что такое просить милостыня… Это просить монета… Ха-ха-ха, — довольно рассмеялся он. — Милостыня — просить монета!..

— Сейчас выстройте всех детей, чтобы приветствовать коменданта майора Шрейдера! — распорядился другой офицер.

— Наши дети не умеют приветствовать так, как это принято у вас… — ответила Рыжеволова.

— О-о!.. — воскликнул первый офицер. — Конешно!.. Я знаю, как умеют приветствовать ваши дети. Сальют!.. — Он поднял над головой согнутую в локте руку. — Правда? Я хороший был бы пионир?.. Ха-ха-ха!..

— Выстройте детей, — кратко повторил второй офицер, и улыбка сошла с его лица.

— Они хотят посмеяться над нами, а потом что-нибудь страшное учинить, — шепнула Зина Рыжеволовой, когда офицеры вышли из дома.

— Эти изверги решили поиздеваться над детьми! — воскликнула Лена.

— Вот что, девушки, надо выстроить всех ребят. Делать нечего. Как это не обидно, приходится им подчиниться.

Шрейдер был одет в парадный мундир и отделанную мехом шинель. Он медленно шел по дорожке к детскому дому, а сзади по-прежнему распевали свою глупую песню солдаты и размахивали автоматами с привязанными к дулам воздушными шарами.

Рыжеволова подумала было, что солдаты пьяны. Но шли они как вполне трезвые люди.

А дети всегда остаются детьми. Они не хотели строиться, они прилипли к окнам и вовсю глазели на необычное зрелище. Кто-то начал смеяться, потом засмеялись другие, и вскоре уже почти все дети хохотали, показывая пальцами на орущих песню солдат.

Воспитатели испугались, что гитлеровцев может рассердить такая веселая встреча. И взрослые поторопились успокоить детей.

Когда Шрейдер вошел, дети стояли, кое-как выстроившись в длинном коридоре. Шрейдер поднял руку и прокаркал:

— Хайль!

Ему откликнулись солдаты:

— Хайль!..

А дети молчали.