Тихий домик

В форме полковника, снятой с Зикфрида, ехал разведчик Карташев, опытный чекист, прекрасно владевший немецким языком. Все остальные партизаны, в том числе комбриг и Скоблев, были в форме гитлеровских офицеров и солдат. В машине ехал и врач партизанской бригады с медикаментами в чемоданчике.

Везли партизаны и мешки с продовольствием, которое специально для этого случая было собрано группой Скоблена у местных жителей.

Впереди на дороге шофер увидел ров и притормозил.

— Это не случайно, — сказал комбриг. Скоблеву. — Видимо, где-то здесь у них тайные посты. И уже пошло донесение о нашем прибытии…

«Оппель», объехав лесом ров на дороге, снова помчался к детскому дому. Вот показалась и усадьба. В лучах утреннего солнца она была действительно красива. Правда, заметно, что она пострадала от обстрела: у флигеля одна стена разрушена…

С виду дом выглядел покинутым.

— Договоримся так. Я в удобный момент шепну Тишкову, кто мы такие, — сказал комбриг. — Открываться нам перед всеми нельзя, если правда, что в доме скрывается предатель…

— Согласен, — ответил Скоблев. — Мы с Карташевым-Зикфридом будем разыгрывать обследователей…

— Отлично. Только поосторожней, чтобы лишний раз не травмировать детей… Если можно будет, мы сразу откроемся… И еще одно условие — тише. Никакого шума…

«Фашистские» автоматчики остались во дворе, а «офицеры» двинулись к зданию. Судя по всему, в детдоме еще спали. В коридорах стояла гнетущая тишина. Именно — гнетущая. Не мирная, сонная, какая бывает утром в обычной обстановке, а напряженная, неспокойная.

В коридоре им встретился седой старик, с глубокими морщинами на худом желтом лице, с воспаленными от недоедания глазами, одетый в истрепавшийся костюм. Комбригу нетрудно было догадаться, кто это, Павел Тишков был очень похож на отца…

Старик посмотрел на Карташева-Зикфрида, ожидая от него приказаний и вопросов.

— Никита Степанович! — шепнул комбриг и выступил вперед.

Тишков вздрогнул, поднял брови, вглядываясь в лицо комбрига. Гитлеровская форма вызывала в нем недоверие.

— Мы вынуждены появиться в маскарадных костюмах, — продолжал комбриг. — Мы свои… Павел тоже шел с нами, но в последнем бою был ранен. Рана не опасна. Он в надежном месте…

— Можно ли поверить?! — прошептал Никита Степанович.

Но он поверил, когда посмотрел в эти открытые русские улыбающиеся лица. Ну, конечно, это свои, родные, советские люди! Это партизаны, которые пришли на помощь детям. Иначе и не могло быть!

— Спасибо, родные! Спасибо, — со слезами на глазах проговорил Тишков.

— За что вы нас благодарите?

— Ну как же! Не оставили, не забыли, пришли…

— Это наш долг, отец, — ответил Скоблев.

— Да, — подтвердил комбриг. — Мы обязаны спасти детей. Так решила и Москва…

— Москва? — удивился Тишков.

— Да. В Москве известно о вашей, вернее, о нашей общей беде, — сказал комбриг.

— Я верил в это! — воскликнул Тишков.

— Тс-с, — остановил его комбриг. — Лучше будет, если нас немногие увидят…

— Да тут бояться некого! — улыбнулся Тишков. — Все свои…

— У нас есть на то основания…

Из комнаты к ним вышла молодая девушка. За ней еще одна, постарше.

— Познакомьтесь, — шепнул Тишков. — Это наша Зина, медсестра. А это Лена, мой помощник, секретарь комсомольской организации…

Девушкам не надо было объяснять, кто перед ними. Они и так это прекрасно поняли. И теперь улыбались «врагам» самыми счастливыми улыбками.

— А мы так перепугались, — прошептала Лена. — Думали, опять гитлеровцы пожаловали…

Комбриг отметил, что она выглядит гораздо старше своих лет: лицо бледное, осунувшееся, глаза впавшие, под глазами синяки.

— Может быть, покажем товарищам, как мы живем? — шепнула Зина.

— Да, конечно, — воскликнул Тишков. — Пойдемте к детям…

— Их может испугать наш вид, — заметил комбриг.

— У нас есть белые халаты, — предложила Зина.

— Вот и отлично! — обрадовался комбриг. — Лучшего и не придумаешь!..

В белых халатах, похожие на врачей, двинулись они по коридору к детским комнатам.

Открывая двери, партизаны ожидали услышать мирный храп детишек. Но с удивлением обнаруживали, что почти никто из детей не спал. Лежали и сидели они на кроватях и на полу без подушек и одеял, накрытые тряпками, лохмотьями…

— А было ведь постельное белье! — вздохнул Тишков… — Гитлеровцы увезли решительно все, до последнего полотенца…

Лица у детей были опухшими от голода.

— Как же вы жили-то последние месяцы?

— У нас есть неплохие разведчики, из числа детей. Ходили по деревням… Конечно, собранного не хватало… Спасибо местному населению — помогали детям от всей души, последнее от себя отнимали для них…

Партизаны продолжали разглядывать детей. Глазенки ввалившиеся, губы багрово-синеватые. Руки и ноги тонкие, полусогнутые. Казалось, они не могут уже выпрямиться. Некоторые стояли на коленях; видимо, подняться на ноги им было очень трудно.

Самые маленькие, повернув в сторону вошедших головы, как-то вяло произнесли:

— А вы нам кушать принесли?

— Тетя Зина, я кушать хочу…

— Тетя Лена! Дайте чего-нибудь поесть…

— У меня головка болит…

— А у меня живот…

— А фашисты нас не тронут?

— А эти дяди не фашисты?