Тёмный

Неожиданный импульс, словно удары по стеклу прошли волной. Герман открыл глаза — перед ним парила в воздухе Марина. На ее бледном лице сиял отпечаток невыносимой скорби, губы, серо-голубые, совсем безжизненные, беззвучно шевелились. Герман остолбенел. Марина прильнула к стене, ладонями пыталась погладить щеку Германа, но упиралась в стекло. Волосы ее волнами расходились над головой. Через минуту Герман понял, что за прозрачной стеной комната наполнена водой — от пола до потолка. Белая сорочка Марины то обнимала ее хрупкую фигуру, то вспучивалась от движений девушки.

— Марина! Марина! — закричал Герман.

В исступлении он начал колотить по стеклу кулаками, больно ударяясь, расшибая в кровь суставы.

Девушка что-то говорила, прижималась к стене и протягивала к его лицу ладони.

— Марина, держись! Я тебя вытащу, слышишь, — голос уже хрипел, — вытащу!

Но он не слышал звуков, они растягивались и доходили до сознания густым смазанным эхом.

Марина замерла, ее тело повисло, руки отдались полностью во власть воде, лишь только глаза все еще смотрели на Германа. Не моргая, она качала головой, словно говоря: «Нет, не надо!»

Но что не надо? Почему не надо?

Герман пинал стену, бил кулаками, разбегался и таранил ее плечом, но стекло оставалось неприступным, ни единой трещинкой не подернулась эта холодная гладь.

Герман всматривался в пустые, ничего не выражающие и словно иссушенные до дна, глаза. Когда-то они казались ему бездонными озерами. А теперь… «Кто выпил тебя, кто вытянул из тебя душу?» — мысленно задавал он вопрос, глядя на Марину.

Девушка сидела не шевелясь. Волосы, переливавшиеся раньше на солнце, потускнели и спутались. Они паклей свисали на обтянутые белой, выстиранной и полинявшей больничной рубахой плечи.

По иронии судьбы один из филиалов краевого психологического диспансера располагался на улице Курчатова — того самого, отца советской атомной бомбы. Улица, названная именем выдающегося физика, великого ума бывшего Союза, приютила бедных, лишенных разума, людей.

— Марина, ты меня слышишь? — тихо спросил он.

Но она не пошевелилась, не моргнула. Словно он — невидимка, пустое место.

«Где же ты витаешь, — думал Герман, — и почему? Почему ты сделала это?»

Санитар, стоящий неподалеку, искоса наблюдал за парой. Германа немного напрягал его грозный вид, словно надзиратель стоит — не в больнице, а в лагере. Огромные жилистые руки крепко сложены в замок на груди, нахмуренные брови, густые, иссиня-черные и почти сросшиеся на переносице, — при взгляде на подобного истукана бросает в дрожь. И Марина — такая крошечная и беззащитная… В палате пахло лекарствами, хлоркой. Унылой масляной краской покрыты стены. Старые пружинные кровати, накрахмаленное и повидавшее виды белье. «Неужели в такой обстановке люди могут прийти в себя?» — думалось Герману.

— Зачем ты звонила мне в тот вечер? — без всякой надежды услышать ответ спросил он.

Марина сидела и смотрела сквозь него, в одну только ей видимую точку. До слуха доносился скрип дверей, женское монотонное пение. Старый пошарпанный паркет стонал под чьими-то тяжелыми ногами.

— Зачем ты вообще сделала это? Как могла, Марина? — Герман схватил ее за плечи.

Санитар сделал шаг вперед, приподнятой рукой дал понять, что этого делать не стоит.

Герман разжал пальцы, но Марина так и не очнулась.

— Зачем ты звонила, если уже была с ним? — промолвил Герман и встал.

У выхода он еще раз посмотрел на безжизненное тело Марины, попрощался с санитаром и вышел.

Он надеялся, что сумеет оставить в этой палате и свою любовь. Сумеет забыть.

Но все никак не шел из головы вчерашний сон. И это необъяснимое желание — вытащить ее, спасти. Неужели, неужели он все еще любит?

И что бы это могло значить? О чем ты не успела сказать мне тогда? Зачем звонила по телефону? И о чем молчишь сейчас? О чем пыталась предупредить во сне?

А впрочем, глупости это все — знаки судьбы…

19 глава

Аванс под новую жизнь

Светлана стояла на пороге и сияла ослепительной улыбкой во все тридцать два, надо сказать, удивительно белых зуба. Герман оторопел. Новая знакомая нагрянула безо всякого предупреждения, а он только встал и шатался по квартире, как сомнамбула.

— Доброе утро, Герман Петрович! — задорно выдала Светлана. — Можно войти?

Делая шаг назад, Герман сообразил, что предстал перед гостьей в мятой пижаме, не причесанный и даже не умытый.

— Вы извините, что я вот так, без предупреждения, — затараторила Светлана, — решила не дожидаться вашего звонка, а сделать сюрприз, — и ее губы снова расплылись в широкую улыбку, будто она позировала фотографу.