Тёмный

Герман плелся по центру — исторической части города. После допроса ему казалось, что мир перевернулся, где черное, а где белое — не разобрать. Вроде бы свидетель, а чувство такое, что собственноручно подписал чистосердечное признание. Умом-то Герман понимал, что никакого отношения к смерти бедного студента не имеет. Но странные вопросы следователя, скабрезные намеки завкафедрой, отстранение от работы — все это рисовало неприглядную картину. Да мало того! Герман и сам невольно ощущал прорезающееся глубоко в подсознании чувство вины. И звонок Светланы, перебивший мрачные мысли, даже обрадовал.

— Герман Петрович, представляете, сразу после вашего визита программиста нашего осенило! — затараторил голосок. — Он до чего-то додумался, но, говорит, не совсем смог поймать нужную мысль. Нам очень нужна ваша помощь. Я считаю — это знак!

— Подождите-подождите, Светлана! Я ничего не понял. Какой знак?

— Ну я же говорю, на программиста сошло озарение сразу после вашего визита. Это знак!

— Чего знак?

Сейчас Герману казалось, что мир не только перевернулся, но и пустился в пляс. Скажи ему раньше кто-нибудь, что надо верить в различные знаки судьбы и тому подобную ересь, как считал Герман, — посмеялся бы и забыл. А теперь слово «знак» и вправду звучит убедительно.

— Знак того, что вам просто сам бог велел с нами работать!

Голос у Светланы звучал торжественно. Будь она рядом, непременно водрузила бы на шею Герману какую-нибудь медаль по столь знаменательному поводу. Герман представил, как она в восхищении складывает ладошки, вздыхает полной грудью и тут же начинает рукоплескать. И все вокруг — кудрявая секретарша Настенька и озаренный программист Сергей — тоже подхватывают волну аплодисментов.

— Светлана, я еще пока ничего не надумал. Я рад за Сергея. Он, безусловно, молодец. Но чем я могу вам помочь?

— О! Да много чем! Этот проект нужно курировать. Давайте встретимся, и мы введем вас в курс дела. Понимаете, команде нужен грамотный специалист, который бы хорошо знал особенности экономики коммерческого предприятия. Не просто торговой организации, а именно предприятия. Да и вообще, много таких нюансов, которые программисты знать не могут. Для них нужно разрабатывать внятное техническое задание, переводить им все хотелки заказчика.

— Ой-ой, Светлана, ладно-ладно, — прервал Герман. Он понял, что новая знакомая часами может говорить о работе, — остановитесь. По телефону очень сложно вникнуть. Я вам позвоню, хорошо? Сейчас не совсем удобно обсуждать сложные вопросы.

— Конечно-конечно, Герман Петрович, звоните в любое время, хоть ночью!

— Ну ночью я сплю, — попробовал пошутить Герман.

— А вы на прощание придете? — спросил бодрый голосок.

Герман не сразу сообразил, повисла неловкая пауза, и, наконец, он с трудом выдохнул в трубку:

— Н-нет. Не могу.

— Что ж, — ответил голос, ничуть не смутившись, — тогда я жду вашего звонка.

Город бурлил в водовороте звуков и запахов. Все — от мелкой соринки до стрелки башенных часов — подчинялось своему ритму. Прохожие куда-то торопились, и лишь Герман случайно выпал из потока стремительного бега времени. Он ощущал себя на границе между жизнью прошлой и жизнью будущей. В прошлую уже не вернуться, как не догнать умчавшийся поезд. Будущая — пугает. Герман словно стоит на перроне, безбилетный; состав вот-вот тронется с места; чьи-то руки крепко хватают за шиворот и затаскивают внутрь. Но удастся ли скрыться от контроля, который идет по пятам?

А тем временем дыхание марта ощущалось все больше. Весна набирала сил, солнечный свет согревал, воробьи расчирикались, голуби выхаживали по тротуарной плитке с распушенными воротниками, исполняя любовный церемониал.

Так не хотелось садиться в автобус и уезжать в свою непроглядную зиму — пустой дом с остывшей постелью.

Укрывшись одеялом от холодного взгляда прошедшего дня, Герман провалился в сон. Он не понимал, сколько времени прошло и что это за место. Перед ним стояла стена, прозрачная стена из стекла. За ней была какая-то комната, но очертания письменного стола с выдвижными ящичками сбоку, простого деревянного стула со спинкой и полотна в рамке, висевшего на противоположной стороне, будто расплывались, не могли принять окончательную форму.

Герман прислонился лбом к холодной и гладкой поверхности. Ему почему-то очень захотелось попасть туда — в тот тихий уютный уголок. Где ничего лишнего — просто стол и стул, покой и тишина. Никто не потревожит, не достанет надоедливый сотовый, следователь с допросами, теща, никто-никто его там не найдет.

Он закрыл глаза, оцепенение мелкими иголочками побежало по телу. Холод пробирался, словно стекло расплавилось и заливалось внутрь, готовясь схватить и застолбить его в ледяном изваянии.