Типы прошлого

"Еслибы не вѣчная тревога о васъ, Владиміръ, не мысль объ ожидающемъ васъ одинокомъ, скорбномъ будущемъ (вы мнѣ ничего не пишете о вашемъ матросѣ, о Грызунѣ; надѣюсь, что онъ все еще при васъ, и что вы съ нимъ никогда не разстанетесь: онъ вамъ такъ преданъ, — я видѣла его въ Крыму,), мое теперешнее состояніе я могла бы назвать почти счастливымъ. Не знаю, надолго-ли, но вы не повѣрите, въ какое затишье погружается душа при увѣренности въ неизбѣжномъ и близкомъ концѣ. Ни физической боли, ни тоски, ни страха, ни сожалѣній — я ничего не испытываю. Масло еще горитъ въ лампадѣ, но пламя ея уже не свѣтитъ и не грѣетъ. Все точно застыло вокругъ меня, все принимаетъ какія-то законченныя, неподвижныя формы. Время не летитъ, не мчится впередъ, какъ прежде, оно расплывается какъ вода въ низменной долинѣ. Все кончено для меня, Владиміръ…. ислава Богу! Я могу говорить теперь о себѣ, какъ о третьемъ лицѣ, какъ о чужой мнѣ личности, какъ о героинѣ давно забытаго романа.

"Многое, если не все, оставалось для васъ невѣдомымъ, добрый другъ мой. Вы не допытывались, не допрашивали; слезы мои и недомолвки, чистая душа, вы мнѣ же объясняли преувеличеніями строгой къ себѣ совѣсти, вы не хотѣли видѣть моего стыда, вы заранѣе все и всецѣло прощали…. Боже мой, стоила-ли я такой любви!…

"Но вы должны все знать… Эти три-четыре мѣсяца, которые мнѣ остается жить, они даны мнѣ не даромъ, вѣдь могла же я умереть тамъ, въ Крыму, не приходя въ себя!… Не дарованъ-ли мнѣ этотъ срокъ Вышнею волей для покаянія предъ вами, для того, можетъ-быть, чтобы вы, — дай-то Богъ! — узнавъ все мое прошедшее, не такъ горько и долго сожалѣли обо мнѣ?…

"Признаться-ли вамъ еще, Владиміръ? Не знаю, гордость можетъ-быть это, — не даромъ же течетъ въ моихъ жилахъ Чемисаровская кровь, — но меня возмущаетъ мысль, что вы до самыхъ этихъ поръ любили не меня, а Наденьку вашего дѣтства, предметъ вашихъ первыхъ юношескихъ мечтаній. Если любви вашей суждено пережить меня, то пусть же она относится ко мнѣ, - ко мнѣ, грѣшницѣ, измѣнившей вамъ, недостойной васъ, но кающейся, какъ Магдалина, предъ вами, а не къ тому непорочному 17-тилѣтнему созданію, какимъ сохранили вы меня въ вашемъ воображеніи и съ которымъ такъ давно у меня ничего нѣтъ общаго.

"Я вамъ все разскажу, все; я могу теперь… Длиннымъ и отчетливымъ спискомъ развертывается предо мной моя жизнь, и я уже безучастно перечитываю знакомыя строки, и сердце не ускоряетъ своихъ біеній, когда я дохожу до иныхъ страницъ, еще такъ недавно поражавшихъ меня ужасомъ. Да, все кончено для меня!… Но каково бы ни было впечатлѣніе, которое должна произвести на васъ моя исповѣдь, — наброситъ ли она въ вашемъ сердцѣ темную завѣсу на мою память, или исполнится оно лишь всепрощающею жалостью, — другъ мой, братъ мой, дорогой мой Владиміръ, заклинаю васъ той душевною мукой, отъ которой умираю я теперь, не проклинайте того, кто былъ участникомъ моей вины! Его ужь нѣтъ, онъ погибъ ужасною смертью. Не возмущайте его страдальческой тѣни тяжелымъ укоромъ… Онъ погибъ изъ-за меня; онъ былъ безумецъ, можетъ-быть, но онъ любилъ меня!… Простите ему, да почіетъ онъ съ миромъ! Страшно было бы мнѣ думать, что отвѣтъ свой Богу онъ долженъ дать и за вашу участь, Владиміръ!"

* * *